Этот длинный человек с очень короткой фамилией. Плющ, числился в отделе сбыта и стяжал собе славу непревзойдённого «устраивателя», «толкача», «пробивателя» и т. п. Плющ не признавал планового снабжения и распределения. Он признавал только, как он выражался, «коммерческий оборот». Система этого «оборота» строилась на знакомствах, обмане, на взятках, на жульнических махинациях, в результате которых гвозди превращались в мыло, мыло в фанеру, фанера в яблоки, яблоки в олифу и т. п.

Лектор между тем говорил о борьбе с растратчиками, о бережливом расходовании государственных средств:

— Вот что, товарищи, писал в своё время Владимир Ильич Ленин: «Богатые и жулики, это — две стороны одной медали, это — два главные разряда паразитов, вскормленных капитализмом…» Класс богатеев, как известно, в нашей стране сметён с лица земли. А жулики? Жулики ещё у нас, к сожалению, кое-где есть…

«Верно, — подумал Полозов, — жулики есть. Плющ, наверное, жулик, даже в стенной газете об этом писали… Как это я раньше…»

Лектор продолжал:

— Или возьмём вопрос об отношении к государственному имуществу, к технике…

«Ах, чёрт возьми! — вспомнил вдруг Полозов. — Две недели у нас новые станки на дворе без призора валяются…»

Полозов посмотрел направо: через два человека от пего сидел начальник цеха Свиридов, которому и надлежало прибрать и установить станки. Свиридов почувствовал и понял этот взгляд. Вся его фигура, казалось, выражала сейчас одно желание — как бы сжаться и спрятаться между стульями.

Лектор продолжал:

— Известны случаи, когда некоторые горе-хозяйственники, горячо ратуя за благополучие своего предприятия, не считаются с общегосударственными интересами: хуже того, попирают эти интересы в угоду своим узковедомственным соображениям, нарушают основной принцип социалистической системы — плановость. Это работники с ограниченным политическим кругозором и, я бы сказал, с остатками мелкобуржуазной психологии. Они хапают у государства как можно больше материалов, забивают склады, запасаются всем на многие-многие годы, изворачиваются, чтобы скрыть эти запасы от контроля, и каждый квартал пишут новые заявки, просят, требуют, убеждают. И вот сидит такой, с позволения сказать, хозяйственный руководитель на государственном добре, как собака на сене…

У Полозова вся кровь хлынула к лицу. Ему очень хотелось встать и посмотреть в зал, узнать, есть ли среди присутствующих начальник планового отдела. Последний только вчера, по указанию Полозова, отправил в главк новое требование на цветные металлы, хотя на складах комбината запас цветных металлов превышает годовую потребность.

В конце лекции лектор заговорил о коммунистах, живущих старым идейным багажом, надеющихся на стаж, на прошлые заслуги и авторитет и не желающих учиться.

Сергею Фёдоровичу показалось, что и лектор и весь зал смотрят на пего и что именно (специально в его адрес) лектор произнёс особенно язвительную фразу: «В карете прошлого далеко не уедешь…»

Дома, после лекции, Полозов долго и нервно ходил, по комнатам. Сам не зная, зачем, пнул кошку, мирно дремавшую на ковре; переставил несколько раз пепельницу; открыл, закрыл и снова открыл балконную дверь и, громко хлопнув дверью, ушёл в спальню.

Сон в эту ночь у Полозова был тревожный. Ему снилась какая-то несусветная чертовщина, и всё время преследовало бутафорское кресло, которое принёс Плющ в лекционный зал.

В контору он на следующий день пришёл раньше обычного на два часа. Открыл окно кабинета, полной грудью вдохнул утреннюю свежесть, прислушался к робкому шелесту тополей. В их листве чиликала какая-то ранняя пташка. Она ему напомнила стишок, помещённый недавно в стенной газете под карикатурой Плюща:

Птичка божия не знает

Ни заботы, ни труда,

За казённый счёт свивает

Дачку около пруда!..

Взял с этажерки книгу. Сел за стол и нехотя стал ее перелистывать. Задержал внимание на строках, подчёркнутых красным карандашом:

«Когда мы касаемся вопросов самообразования, у нас чаще всего один аргумент — некогда, целый день беготня, целый день язык на плече. А я советую, вот попробуйте этот язык с плеча снять хотя бы на час, и вы увидите, что ничего страшного не произойдёт, лучше будет».

…От книги его оторвал гудок, возвестивший начало работы. Он сделал в книге закладку и с сожалением положил на прежнее место. Вынул из кармана записную книжку. Посмотрел на записи, сделанные вчера на лекции: «Плющ?» «Пров, кадры в отд. сбыта». «Вызв. н-ка план. отд. излишн. запасы сырья. Перегов. с Буби, о выдвиж. женщ.».

Сергей Фёдорович посмотрел в окно. Что-то вспомнил. Взял карандаш и записал: «Сообщить в ред, стенгаз. о принятых мерах».

Вошёл Бубнов.

— Доброе утро,

— Привет. Садитесь.

Лукаво прищурясь, он долго смотрел на секретаря парткома.

— Гм… Семён Павлович, вы это нарочно подстроили такую штуку?

— Какую штуку? — недоуменно спросил Бубнов, — Вы о чём?

— Я о лекции.

— Не понимаю. Никакой я штуки не подстраивал. Лекция, как полагается, проведена силами лекторской группы обкома партии… Да, вот только, сказать правду, накануне лекции мне звонил секретарь обкома и просил, чтобы я вас обязательно пригласил на лекцию.

— А в книге слова насчёт языка тоже секретарь обкома подчеркнул?

Бубнов смущённо улыбнулся:

— Нет, Сергей Фёдорович, слова эти хорошие я собственноручно подчеркнул для вас специально.

— М-д-да, учту… Я вот о чём думаю, Семён Павлович, надо бы такие лекции, как вчера, почаще устраивать. Редко они у нас, от случая к случаю.

— Это верно, Сергей Фёдорович, учту…

СКАЗКА О ЕРЕМЕ СКРИПУНЕ, О ФОМЕ ХАПУНЕ И О ЗОЛОТОМ ПЕРЫШКЕ

Приехал ревизор Ерёма Скрипун на периферию проверку деятельности подведомственного учреждения производить. День проверяет, другой проверяет, во всё вникает, на ус мотает да пёрышком железным в блокноте поскрипывает. И таково он тщательно-внимательно поскрипывает да вникает, что работники учреждения в один голос решили: «Амба нашему директору Фоме Хапуну, капут!»

А Ерёма скрипел-скрипел, вникал-вникал, на ус мотал-мотал и тоже думает: «Ну, дела! Придётся Фому Хапуна под суд отдать. Ну и подлец! Ну и мерзавец! Ну и прохвост!» Подумал он это и сел выводы писать.

Скоро сказка сказывается, да не скоро выводы пишутся. Только сел Ерема писать, откуда ни возьмись Фома Хапун. Вошёл и спрашивает:

— А что, товарищ Скрипун, в подсобном хозяйстве нашем был?

— В каком таком?

— Ну, так я и знал, что не был. А уже выводы собрался писать. Нет, как хочешь, пусть на мою голову, но я тебя туда свожу, была не была, семь бед — один ответ!

Поехали в подсобное хозяйство. Ехали-ехали, смеркаться стало. А до места доехали — и совсем темно. Ерёма говорит:

— Куда ты,