Шрифт:
Закладка:
Карине вышла замуж за Тамразяна Ашота, тренера карате, надеюсь, счастлива в семейной жизни. И сестра её Евпраксия, большеглазая Ева, с которой я сдружился уже в институтские годы и самонадеянно думал о ней, как о моём золотом запасе потенциальных невест, — Ева тоже вышла замуж за знакомого мне парня из родного мне здания Батуми, 14. Увы, она рано овдовела, о счастье тут говорить нечего. Обе сестрички мне были бесконечно милы. Если Еву я пару раз встречал на улицах Кировакана уже в зрелом возрасте, то Карине после Землетрясения я больше не видел.
Зенян Арутюн, Зенька, был упитанным и весьма недалеким парнем. Мы к нему серьёзно никогда не относились. Его старший брат Рубик учился с моей сестрой Асей, братья внешне были антиподами. Рубен собирался во ВГИК, институт моей мечты, так и не сбывшейся. Он мог рассчитывать на успех, потому что в кинематографической среде у них был блат. Их родной дядя, Зенян А., работал на Мосфильме и был одним из команды операторов «Войны и мира» Бондарчука.
Сам Зенька поступил и окончил мясомолочный институт (или пищевой промышленности, не знаю, как он назывался), стал технологом на Кироваканском мясокомбинате. Это не было неожиданностью, его отец там работал на высокой должности. Или был в Горсовете по вопросам торговли, я не помню. Мама моя рассказывала историю, что однажды было поступление в торговую сеть большого количества скоропортящегося товара, власти было растерялись перед неминуемой порчей продуктов, но Зенян старший в течение одних суток организовал сбыт на 100 %. «Тогда его заметили и предложили хорошую работу».
Вот эта тема, эта фраза, этот подход к трудовой биографии, что надо быть профессионалом, а там тебя заметят, позовут, продвинут. Куда? Туда, наверх! В начальники, в управленцы. На должности, считавшиеся в русской советской ментальности недостойными, карьеристскими, эгоистическими. В общем, это было не для меня. Так и осталось.
Бучнева Люба, стройная девушка с прямыми красивыми ножками, была умной, организованной и ответственной. У меня с ней никаких отношений в классе не было. Я не запомнил. А вот после первого курса института, а Люба поступила то ли в МГУ, то ли в МХТИ, когда мы собрались классом, говорила нам, мальчикам: «Ребята, вы классные парни. Ещё немного времени, и вы будете то, что надо!» Я настойчиво спрашивал: «А когда же, Люба, когда?» — «Ещё немного, ребята, ещё немного». Что всё это значило?
Армаганян Гоар мне не нравилась с самого начала учебы в девятом «В», и я не знаю почему. Она была для меня непривлекательна, при миленьком личике — короткие кривоватые ножки (я был в тот период взросления акцентирован на длине ноги и прямой голени, параметрам, которым в нашем классе соответствовали только Светка Захарова и Люба Бучнева). В каких-то дисциплинах она отличалась, в других не очень. Наверно, меня отвращала её непомерная гордыня.
Заканчивая главу «Альбома выпускника», хочу ещё раз выразить сожаление, что для нашего выпуска в 1972 году, может впервые, были изготовлены альбомы фотографий, а не традиционные виньетки. В альбоме нет фамилий, имён, даже года выпуска, а я сам не позаботился сделать это хотя бы карандашом. Но ещё большее сожаление у меня вызывает то, что с пятого по седьмой включительно традиционные групповые фотографии нашего «Б» класса не делались, и многое осталось на откуп хилой памяти. Хочу выразить надежду на коллективные воспоминания некоторых забытых персонажей, событий, деталей. Вспоминать, так полностью!
АЛЬБОМ ВЫПУСКНИКА — 72
ВЕЛИКОЛЕПНАЯ СЕМЁРКА
Великолепная семёрка[39] сформировалась в девятом классе, прожила свою недолгую жизнь, стала распадаться уже после школы, сохранив относительно стабильный костяк из пятерых школьных друзей.
Состав «семёрки» в алфавитном порядке:
Аракелов Ашот, он же Пех, он же Аморалюс;
Есаян Армен, он же Ехсан, он же Фауст;
Казарян Самвел, он же Казо, он же Козрь;
Микоян Сергей, он же Мико, он же Масео, он же Рыжеватость, он же Шего;
Мурадян Александр, он же Мур, он же Мурад;
Телегин Павел, он же Павка, он же Пауль;
Яврян Рубен, он же Яврик, он же Лувр (Лувра).
Первым самоустранился Павка Телегин. Так получилось, что он единственный из нашей семёрки, кто так и не поступил в институт. Сделав несколько попыток, отслужив в ВС, он обосновался в подмосковном городе Зеленограде, зажил рабочей жизнью. Он не приезжал в Кировакан, он не писал писем (по крайней мере, мне). С ним в контакте был только Пех, наведывавший его может раз в год, может, ещё реже. От Пеха же я узнал, что Павка постепенно стал спиваться. Это было более десяти лет назад. Никакой другой информации у меня нет.
С Павкой в школьные годы наиболее близок был, наверно, я. Он до девятого класса числился в троечниках, а к финалу сознательно подтянулся, стал заниматься и значительно рванул вперёд по физике, математике, может быть, по химии тоже. А вот с русским у него так и не получилось.
Помню, как мы вдвоём, вызвались на уроке химии как мастера по паяльному делу, а затем полдня копались на технической площадке ж.-д. вокзала, выискивая железную и медную проволоку 5-миллиметровой толщины, чтобы запаять их в П-образную биметаллическую пару для опытов по электролизу. Павка паять умел и, помучавшись весь вечер, принёс на урок две скобы. Я же паять не умел совсем. Но у меня был дядя Левон, инженер-химик и мастер на все руки. Дядя мне не то что помог, — сам всё сделал на моих глазах, показывая мастер-класс паяльного процесса. Он объяснил, что зачищенные поверхности металла сначала покрывают канифолью, чтобы при нагревании паяльником не образовывалась оксидная плёнка. Но канифоль быстро оттаивает и олово стекает. Поэтому, — тут дядя Левон многозначительно поднял палец, — с этой целью используется паяльная кислота, оказавшаяся раствором ZnCl2. Далее были и другие технические хитрости и секреты. Для меня это был хороший навык на будущее. Я принёс на урок целых пять скоб. Но триумф мой был липовый.
Павка любил и часто повторял одно шутливое объяснение силы земного тяготения.
