— Калеб, серьезно, что ты делаешь?

— Твои братья вернутся на Рождество? — спрашивает он.

— Нет, Бэннер и Райот остаются в Чикаго на… погоди, почему я вообще на это отвечаю? — уперев руки в бока, я постукиваю ногой по полу. — Калеб, почему ты здесь?

— Разве это не очевидно? — спрашивает он, продолжая красить. — Стараюсь напомнить тебе, что я хороший парень, что люди порой ошибаются, и, хотя я знаю, что нашу страницу мы пролистали, однако не хочу, чтобы ты чувствовала себя некомфортно, живя здесь, — он оборачивается и смотрит мне в глаза. — Я не знаю причины, почему ты вернулась сюда, Нола, но знаю, что ты заслуживаешь счастья, и отказываюсь быть человеком, мешающим тебе быть счастливой. Понимаю, достаточно неловко опять оказаться вместе в одном городе, поэтому хочу сделать это пребывание менее неловким.

Гм, ну, это действительно кажется очень взрослым поступком.

То ли из-за радостной праздничной атмосферы вокруг, то ли из-за искреннего взгляда его глаз, но лед в моем сердце понемногу тает.

— А… что ж… спасибо.

— Пожалуйста, — усмехается Калеб. — А теперь бери валик. Я сам не буду красить.

* * *

— Ладно, подожди секунду, — говорю я и перевожу дыхание после приступа смеха. — Не может быть.

Калеб кивает и проводит кистью по плинтусу.

— Мне хотелось, чтобы этого никогда не случалось, но это правда. Когда в прошлом году я помогал устанавливать декорации для летней театральной программы, мои штаны зацепились за гвоздь. Я не заметил этого и вконец разорвал их, но так и остался стоять и светить нижним бельем.

Я наклоняюсь и взрываюсь искренним смехом.

— Боже мой, прямо при детях?

— К сожалению. Разгневанные родители прислали мне кучу писем. Очевидно, в этом году меня уже не просили помочь, и, если честно, летняя программа была не такой классной, как обычно, а все потому, что мои изделия из дерева не использовали во благо.

— Из страха, что ты покажешь всем свое дерево.

Он поднимает одну бровь, которая, конечно, еще больше меня смешит.

— Они увидели только белье и даже его не смогли рассмотреть, потому что мои слишком белые ноги, видимо, ослепили их.

— Скорее всего, — хихикаю я.

— Ладно, я своей историей поделился, а теперь ты расскажи мне, что самое унизительное случилось с тобой, пока ты была в Нью-Йорке.

— Дай подумать, с чего же начать? — спрашиваю я и набираю больше краски на валик. — Как-то я приняла пожилого господина за того, с кем должна была пойти на свидание вслепую, и проговорила с ним пол часа. А позже получила сообщение от своего настоящего потенциального кавалера, который писал, что он расстроен, потому что я его бросила. Старик чмокнул меня в губы и улыбнулся, когда я быстро удирала от него.

— О нет.

Я пожала плечами.

— Оказалось, что у них одинаковые имена. Меня подставил коллега, потому что не показал никаких фотографий. Еще был случай, когда мне поручили помочь маме моего парня на кухне в День благодарения. Семья была одержима бабушкиным чизкейком, и это был последний бабушкин День благодарения. Она имела достаточно энергии, чтобы в последний раз приготовить его. Меня попросили вытащить его из духовки, но я не знала, что он в форме для выпечки, поэтому попыталась вытащить его из нее, чтобы переложить на тарелку, сжала — и весь святой чизкейк разлетелся по духовому шкафу.

Калеб медленно кивает, широко открыв глаза.

— Не-е-е-т.

— Да, — киваю я. — В тот вечер парень порвал со мной. Я его не винила. Мне тоже не хотелось еще раз оказаться рядом с его семьей.

— Ого, похоже, это хуже, чем оказаться без штанов перед детьми.

— Только немного.

* * *

— Стоп, миссис Джинджерфилд дала тебе, и только тебе, рецепт своего знаменитого чатни?

Калеб кивает. Мы сидим посреди гостиной и отдыхаем от работы.

— Почему?

— Я сделал ей качели на крыльце. Она хотела заплатить мне, но я сказал, что не нуждаюсь в ее деньгах, а просто хочу убедиться, что ей будет комфортно наблюдать за окружающим миром с качелей. И она подарила мне коробку. Внутри коробки была еще одна коробка, — я смеюсь. — А в этой коробке был конверт.

— Только не говори, что она дала его в таком виде!

— Вот именно, — отвечает он. — А в конверте была ламинированная открытка, бережно завернутая в салфетку. И на той открытке был рецепт ее чатни.

— Не могу в это поверить. Она ни с кем не делилась этим рецептом. Что ты с ним сделал?

— Ну, я завернул его обратно в салфетку, положил в конверт…

— А потом обратно в коробку, и тогда в другую коробку, — продолжаю я.

— Именно так, тогда взял ту коробку и положил ее в еще большую коробку.

— Ты шутишь, — говорю я и с трудом пытаюсь сдержать смех.

— А тогда положил ее в депозитный ящик в банке, за который плачу десять долларов ежемесячно.

— Серьезно?

Он кивает.

— Однажды, когда придет время, я пойду в свой ящик, вытащу коробку, тогда другую, а потом последнюю, потом достану конверт, разверну салфетку, возьму открытку с рецептом и подарю ее той, которая станет моей женой. А когда она спросит, что это такое, я нежно похлопаю ее по плечу и скажу: «Пожалуйста, приготовь это для меня, потому что я понятия не имею, что такое чатни».

Мой смех звучит в пустых комнатах.

— Ты такой смешной.

* * *

— Дэвин и Дарнелл женаты? — я шокирована.

— Ага, — отвечает он. — И пятеро детей.

— Пятеро? — я вытаращила глаза. — Помню, Дэвин как огня избегала присмотра за детьми, потому что ненавидела их, а теперь у нее пятеро? С Дарнеллом? Ее заклятым врагом? — я качаю головой. — Сомневаюсь, что могу в это поверить.

— Остальным тоже было трудно понять, потому что перед тем, как они назвались парой, все видели, как оба бросались мукой друг в друга на рынке.

— О, помню, бабушка Луиза рассказывала мне об этом. Она сказала, что там было большое белое облако, которое все не хотело оседать. Мартин неделями ходил убирать этот рынок.

— Думаю, если сейчас зайти туда, то все еще увидишь немного муки в воздухе.

Я мазок за мазком крашу стену, мне нравится, как эта комната становится светлее.

— И теперь у них пятеро детей, невероятно. Ты был на свадьбе?

— Все были на свадьбе, ее невозможно было пропустить. Похоже, они хотели что-то доказать всем, кто не верил в их брак, поэтому провели церемонию прямо на лестнице