В день, когда Фанни и другие ученики пришли в дом Крисписов, она искала взглядом Нико, но нигде его не находила. Тогда она подошла к лестнице и заметила, что дверь в чулан была приоткрыта. Увидела, как оттуда глядит на неё Нико. Он улыбнулся, но потянул дверцу на себя и закрыл её. Фанни постучалась.

– Что ты там делаешь?

Нико приоткрыл дверь.

– Я иногда здесь сижу.

– Можно посмотреть?

– Тут вообще-то темно.

– Ну и что. Всё равно хочется посмотреть.

– Ладно.

Он позволил ей заползти внутрь. Она захлопнула за собой дверцу. Нико был прав. Было темно и довольно мало места. Она странно ощущала себя, находясь так близко от него, но не имея возможности видеть его лицо, – это было головокружительное, тёплое, счастливое чувство.

– И долго ты здесь обычно сидишь? – прошептала она.

– Когда как, – прошептал он в ответ. – Иногда я подслушиваю разговоры.

– Получается, ты шпионишь?

– Не знаю. Возможно. Думаешь, не стоит так делать?

Фанни улыбнулась в темноту, радуясь, что он спросил её мнения.

– Думаю, что ничего страшного. Если у тебя не было цели шпионить, то не считается.

Фанни слышала, как другие дети болтали и отодвигали стулья. Она знала, что в любой момент их позовут заниматься. Но надеялась, что этого не произойдёт до того, как она задаст Нико свой вопрос, – вопрос, который уже какое-то время прокручивала у себя в голове. А вопрос был такой: «Нико, я тебе нравлюсь?».

Ей не удалось задать его. Раздался громкий шум, потом тяжёлые шаги, голоса немцев, выкрикивающих приказы, звуки переставляемой мебели. В испуге Фанни отыскала руку Нико и скользнула ладонью вниз к его пальцам и запястью.

Снаружи по полу таскали тяжёлые предметы. Открывались двери. Закрывались двери. Они слышали, как мама Нико кричит его имя, но оба были слишком напуганы, чтобы пошевелиться.

– Что нам делать? – прошептала Фанни.

– Папа говорил прятаться, если придут немцы, – сказал Нико.

– Значит, останемся здесь?

– Думаю, да.

Фанни почувствовала, как трясутся её коленки. Она сжала руку Нико. Так они сидели ещё сколько-то минут. Наконец, когда все звуки прекратились, Нико приоткрыл дверцу чулана. Они на цыпочках подобрались к окну, приоткрыли штору и увидели внизу семью Нико в окружении солдат. Нико задёрнул шторы, и они поспешили обратно в чулан.

Фанни плакала. Она вытирала слёзы ладонями.

– Мне очень страшно, – прошептала она.

– Не бойся, – сказал Нико. – Мой папа сильный. Он выиграл войну. Он вернётся за нами.

– Можно ещё раз взять тебя за руку?

– Да.

Они копошились в темноте, пока не сцепились руками.

– Извини, у меня мокрые пальцы, – сказала Фанни.

– Ничего.

– Как думаешь, куда они идут?

– Не знаю. Может, в то место, где нужно отвечать на вопросы, а потом тебя отпускают домой.

– Ненавижу немцев. А ты ненавидишь немцев?

– Нельзя ненавидеть других людей.

– Их можно. Это другое.

– Людей нужно любить.

Фанни выдохнула. Неподходящий момент, чтобы задать тот самый вопрос, но так ей не будет так страшно.

– Нико.

– Что?

– Я тебе нравлюсь?

Ему понадобилась пара секунд, чтобы ответить. Фанни почувствовала, как у неё сводит желудок.

– Да, ты мне нравишься, Фанни, – прошептал он.

* * *

Спустя час они приоткрыли дверь. В доме по-прежнему никого не было, но теперь и на улицах было пусто. Нико подошёл к шкафу и протянул Фанни дождевик брата.

– Надень капюшон, чтобы они не видели, кто ты, – сказал он.

– Ладно.

– Куда ты пойдёшь?

– К папе на работу. Наверняка он там. Он всегда там.

– Хорошо.

– Если его там не будет, можно мне вернуться сюда?

– Да.

– Спасибо, Нико?

Вдруг, без раздумий, Фанни подалась вперёд и обхватила руками шею Нико, приблизившись к его лицу. Она скользнула губами по его щеке и очень быстро коснулась его губ.

– Пока, – пробормотала она.

Нико моргнул.

– Пока, – ответил он хрипло.

Она шмыгнула за дверь и вышла на улицу.

* * *

Аптека отца находилась в западной части, меньше чем в миле от улицы Эгнатия. Фанни надела дождевик, который дал ей Нико, он оказался слишком большим для её худенького тела. Она подтянула воротник до ушей.

Шагая по скользкой мостовой, она думала о поцелуе. Это ведь был поцелуй? Она никогда прежде не целовала мальчика. И, хоть ей и хотелось бы, чтобы первый шаг сделал он, этот поцелуй всё равно считался, и то, что он вроде бы не был против, а возможно, ему даже и понравилось, кружило ей голову. Ей уже хотелось увидеть его снова.

Это придало лёгкости походке Фанни, и она несла эту лёгкость на протяжении всего своего пути до момента, когда завернула за угол и встала, как вкопанная.

Улица была забита толпой евреев, медленно идущих под дождём с опущенными головами. Они несли коробки и чемоданы. Кто-то катил тележки. Этих людей тоже выгнали из их домов и теперь, как скот, вели в квартал барона Хирша.

Фанни услышала вдалеке голос отца.

– Пожалуйста! Это займёт всего минуту!

Она заметила его на пороге аптеки, он упрашивал о чём-то немецкого солдата, сжимающего в руках винтовку.

– Это лекарства, вы же понимаете, – сказал отец Фанни. Людям нужны лекарства. Что, если они заболеют, получат травму, порежутся? Вы же понимаете, о чём я? Позвольте мне заскочить и набрать медикаментов в сумку. Я сразу же выйду и присоединюсь к остальным.

Фанни позволила себе сделать вдох. Её отец умел убеждать людей. Благодаря важным лекарствам его аптека всё ещё работала, тогда как другие еврейские лавки закрылись. Фанни не сомневалась, что отец сумеет попасть внутрь. Как только это произойдёт, она проберётся к заднему входу и присоединится к нему. Она увидела, как мотающий головой солдат поднял глаза к небу, явно уставший от спора. Наконец, он отошёл от двери.

– Спасибо, – сказал отец. – Всего минутку.

Он прошёл мимо солдата в сторону входа.

То, что произошло дальше, растянулось в помутневшем сознании Фанни на несколько долгих секунд. Когда её отец подошёл к двери, другой нацист оттолкнул первого в сторону, поднял пистолет и дважды выстрелил мужчине в спину. Он умер, держась за дверную ручку.

Фанни закричала, но не услышала собственного голоса. В голове были лишь пульсирующие глухие удары, словно в нескольких сантиметрах от неё взорвалась бомба и поглотила все звуки из атмосферы. Фанни не могла пошевелиться. Не могла дышать. Последним, что она запомнила, прежде чем провалиться в темноту, стали две руки, подхватившие её под мышками, и то, как её тело упало в колонну с другими,