Будимирович»

Драконья или звериная голова защищает в море корабль от враждебных сил и злых духов. Ее наличие на штевне означает постоянную готовность к битве. Когда конунг Свейн Вилобородый, ошибаясь, принимает судно без драконьей головы за корабль своего противника, он восклицает: «Трусит Олав сын Трюггви: не смеет плыть с драконьей головой на носу корабля!» («Сага об Олаве сыне Трюггви»). Между тем, приближаясь к своей земле, скандинавы по обычаю снимают ее со штевня. В «Книге о заселении страны» этот обычай объясняется следующим образом: «Существовал языческий закон, согласно которому корабли поселенцев должны были быть без носовых фигур. Если же на корабле была такая фигура, то ее следовало убрать до приближения к острову. Нельзя было подплывать к острову, если на корме корабля красовалось изображение с оскаленными зубами, поскольку духи острова могли испугаться подобного зрелища».

На славянской земле варяги чувствуют себя как на чужой территории, поэтому оставляют на штевне драконью голову, которая способна, по словам фландрийского монаха, извергать из ноздрей огонь, как способен извергать огонь пламенный рог, упоминаемый в «Слове о полку Игореве». Огонь, как и страшная драконья голова, также служит прекрасным магическим средством для отпугивания злых духов. Правда, былинный змей почти не применяет это волшебное огнеметное оружие. Порою он только грозится «огнем спалить» славянского богатыря. Зато конь под Змеем Тугариным выглядит устрашающе всегда:

Конь под ним как лютой зверь, Из хайлища пламень пышет, Из ушей дым столбом стоит. «Алеша Попович»

В «Младшей Эдде», этом своеобразном учебнике скальдической поэзии, перечисляются красивые метафоры норманнского корабля: «Зовут его конем или зверем, или лыжами морского конунга, моря, корабельных снастей либо ветра». Для викинга корабль является таким же живым существом, таким же боевым товарищем, как и верный конь. Он поэтически именует его «морским конем» или «конем корабельных сараев», «скакуном тропы чайки» или «конем мачты». Таинственная, мистическая связь, устанавливаемая между конем и кораблем, позволяет странствующему герою ощутить себя настоящим всадником — настоящим властителем стихии земли, стихии моря и, как следствие, стихии неба. В скандинавских сагах встречаются описания, исполненные поистине королевского достоинства и торжества: «Олав конунг стоял высоко на корме Змея. Он возвышался над всеми. У него был позолоченный щит и обитый золотом шлем. Его было легко отличить от других людей. Поверх кольчуги у него был короткий красный плащ» («Сага об Олаве сыне Трюггви»). Пожалуй, это самое романтическое изображение былинного змея — Змея Тугарина, Змея Горыныча.

VI

Эпическая песнь точно обозначает место временного пребывания былинного змея на Русской земле: пещеры глубокие, у Туги горы, близ Пучай-реки. Сюда отнюдь не стремится славянский богатырь Алеша Попович, когда вместе со слугою Екимшею, приклонясь к могильному камню, выбирает путь:

Приклоняются они да ко камушку: «Мы поедем мы, слуга, да мы Тугарину». — Нам Тугарину яхать не выяхать: У Тугарина девки заманчивыя; Нам за девьими гузнами залежатися. «Мы поедем мы, слуга, на Вуяндину». — На Вуяндину яхать не выяхять: На Вуяндиной девки заманчивыя, Нам за девьими гузнами залежатися Мы поедем, Олешенька млад, Мы поедем ко солнышку Владимиру. «Алеша Попович и Тугарин»

Существует точка зрения, что упоминание здесь о дорогах к Тугарину и на Вуяндину является как бы случайным, произвольным, бессмысленным, и объясняется «забывчивостью исполнителя былины» (Смирнов, Смолицкий). Думается, что ничего не забывает народный сказитель: эти три дороги означают на деле три пути к одному священному началу, к одному священному месту — древним горам киевским, где с оного времени утверждается сакральная «середина земли», располагается княжеский престол и находится «точка соединения Неба, Земли и Подземного царства» (Элиаде). Соответственно в былине каждый персонаж предстательствует от того или другого мира: Змей Тугарин олицетворяет собой подземную, Вуяндин (искаженное имя Одина или Водана) — небесную, а Владимир Красное Солнышко — земную варяжскую власть. Иными словами, Алеша Попович между бытием и инобытием, между жизнью и смертью выбирает жизнь: его не привлекают «заманчивые девки» смерти — валькирии, за гузнами которых можно залежаться навеки и никогда «не выяхать». Ему куда ближе Владимир Красное Солнышко, предки которого поселяются на горах киевских, близ Пучай-реки, еще во время оно — время мифического календаря.

Уже давно толкователи связывают Пучай-реку с небольшой рекой Почайной, впадающей в Днепр и образующей залив, удобный для судоходной пристани. Сюда причаливают боевые варяжские корабли, что украшены позолоченными драконьими головами, способными извергать огонь, и двенадцатилетний Добрыня Никитич, отправляясь купаться на Пучай-реку, напрасно не внимает материнским предостережениям: его встреча с огненным змеем неизбежна.

Былинная Пучай-река предстает перед нами как огненная река, из первой струи которой «огонь сечет», из второй — «искра сыплется», а из третьей — «дым столбом валит». В кипящих струях Пучай-реки действительно отражаются отблески иного потока, известного по скандинавским мифам. Священные воды этого источника закипают, когда громовник Тор переходит его, потому он и прозывается Кипящим Котлом. В «Видении Гюльви» говорится, что «нет числа змеям, что живут в потоке Кипящий Котел».

Название Пучай-реки объясняется современными исследователями тем, что «вода в ней пучится от кипения» (Фроянов, Юдин). Между тем, есть и другие вариации названия — Почай или Опочай-река, производные от глаголов «почать» и «опочить», ибо старое умирает, а новое зарождается именно здесь, в Почайне — своеобразном Кипящем Котле, куда Владимир Красное Солнышко сбрасывает среброглавый идол громовника Перуна и откуда выходят крещеными первые православные христиане. В конце концов, купание в кипящем котле волшебной русской сказки также способствует омоложению и преображению доброго молодца.

А сам змей обитает на Туги горах, горах печали, горах горя, оттого и прозывается Змеем Тугариным или Горынычем. Здесь располагается военный