Я потер подбородок, разглядывая те же чертежи, что и главврач.

— Есть, ваше императорское величество, — кивнул я. — Но придется менять защиту. И серьезно. То, что наши бойцы носят сейчас, невозможно превратить в действительно мощные артефакты. Максимум — это, извините за прямоту, напичкать наших солдат одноразовыми исцелениями, которыми они смогут залатать практически любую рану. Однако здесь я бы советовал найти иное решение — как только враг получит в свое распоряжение такие артефакты, он их повторит. И если у него будет достаточно производственных мощностей и времени, против нас в какой-то момент выйдет бессмертная армия.

Я замолчал. Император и без моих напоминаний знает, насколько я не доверяю нашим структурам. Что говорить, если совсем недавно член Генерального штаба выкрал артефакты у своих же солдат ради наживы? Доверять им артефакты исцеления — все равно что дарить их противнику.

— Дорого, государь, — заговорил присутствующий на совещании казначей. — На одну только переделку брони уйдут миллиарды, если не триллионы. Сейчас на наших складах лежит обмундирования на пять миллионов человек. То есть мы можем вывести их в поле одномоментно, разумеется, теоретически. Полтора миллиона солдат действующей армии обеспечены практически впритык — каждый день их обмундирование изнашивается, артефакты применяются, чтобы нарабатывать навыки личного состава. И это я не считаю постоянных обновлений в оружии, которые обходятся казне в сотни миллиардов ежегодно. Я пока не представляю, как изъять достаточную сумму из бюджета, чтобы оплатить переоформление защиты для наших бойцов. В голову приходит только новый налог, но вы, ваше императорское величество, не хуже меня знаете — нельзя сейчас повышать поборы. И без того население ропщет от нагрузки. Мы, конечно, стараемся не выходить за рамки уже утвержденного бюджета, но казна едва сводит концы с концами, и все польское завоевание нам не помогает: вместо того, чтобы освоить ресурсы захваченной земли, мы тратим деньги, чтобы она не вспыхнула по приказу очередного ясновельможного пана.

Виктор Константинович усмехнулся.

— Предлагаете подарить эти земли Германии? — спросил он. — Мы не можем отступить, когда за эти территории пролито уже столько русской крови. В кои-то веки под рукой Российской короны оказалась значительная часть нашего исторического врага. Если мы дадим слабину, в историю мы войдем как слабейшее руководство Российской Империи.

— Нет, ваше императорское величество, я предлагаю сделать шаг назад, — покачал головой казначей, — и предоставить землю в Польше самым богатым родам. Пусть они ее выкупают и решают ее проблемы за счет собственных средств, выплачивая нам определенную долю налогов.

— Ты предлагаешь вырастить новую аристократию, — в голосе государя прозвучал разъяренный рык. — То, от чего пытались уйти мои предки, ты предлагаешь вернуть! Да еще и где — в максимально нелояльной нам земле. И семи пядей во лбу не нужно, чтобы понимать: через десять лет эта новая аристократия подомнет под себя всю польскую гниль, превратит в верную и хорошо снабженную армию, которая потребует независимости. И нам снова придется воевать с Польшей!

— Ваше императорское величество, возможно, я недостаточно точно выразился, — приподняв руки в защитном жесте, произнес казначей. — Дотации в Польшу — это бездонная яма. Все средства, которые мы направляем из Москвы, в нашей части Польши размываются. Уровень казнокрадства в новых землях не поддается даже сравнению. И так будет до тех пор, пока не появится действительно лояльная Москве администрация. А как ее организовать? Опять же за счет казны. Но мы не можем себе этого позволить, пока Польша не приносит денег. А она их не только не приносит, она их пожирает. Мы просто сжигаем средства, ваше императорское величество. И я считаю, что у нас нет возможности провести перевооружение армии. Нам нужна карательная операция, которая не оставит на нашей половине Польши никого, кто бы желал красть у Российской Империи. Иначе все наши меры будут бессмысленны. А стоит народу узнать, какие суммы мы тратим на эту нелояльную нам территорию, и у нас уже вся периферия восстанет. Люди поймут, что казна платит только тем, кто готов с государством воевать. И нам снова потребуются деньги — сначала на то, чтобы давить армией бунты, а потом, чтобы набирать новых солдат взамен потерянных. Дворянство, при всем уважении к присутствующим здесь господам, вцепится нам в горло, ваше императорское величество, как только осознает, что для получения доступа к казне нужно воевать с правящим родом. И я именно поэтому предлагаю продать нашу часть Польши любому роду, не только благородному. Деньги нужны нам уже сейчас, если не решить эту проблему, через год нас ждет дефицит в треть бюджета — и все из-за Польши и, уж простите, исторических амбиций, которые невозможно реализовать в реальном мире.

В кабинете воцарилась звенящая тишина. Никто из присутствующих не спешил брать слова, ожидая реакции императора. Казначей просто не мог выбрать наименее удачного момента, чтобы поднять эту тему.

Понятно, что Виктор Константинович не станет казнить его за правду. Казначейство вообще создано для того, чтобы зарабатывать и копить деньги, а не тратить их. И сотрудники этого ведомства даже императорам стремились отказать, когда дело не обещало большой прибыли.

Я же для себя отметил, что Польша превратилась в чемодан без ручки. И судя по тому, что я слышал в новостях, у Германии дела в вопросе освоения захваченной территории ненамного лучше. Уйдет не одно поколение, прежде чем Варшава перестанет смотреть на Москву и Берлин как на узурпаторов.

И точку зрения императора я понимал: очень важно не отдавать завоеванное. И в то же время сочувствовал ему. Ведь казначей прав: слишком долго польская вольница будет высасывать деньги из стран-победителей. У Виктора Константиновича просто нет такой прочности, чтобы продержаться.

Даже если собрать вместе весь клан правящего дома, вытрясти кубышки и распродать все имущество, у Романовых просто не найдется денег, чтобы содержать на собственном балансе целую страну. Зато у дворянских семей есть.

Но создав прецедент с раздачей земли, Виктор Константинович своей рукой подпишет приговор всем реформам, которые проводили его предки. Столетия борьбы коту под хвост ради куска земли, который придется еще не одно поколение утюжить? Это не самый хороший размен.

— Я