И вот — сбылась мечта идиота. Сижу в приемной лучшего друга вождя и жду своей очереди. Мне назначено на одиннадцать, но секретарь (или адъютант, я тут не разобрался, кто руководит приемной наркома) сообщил, что распорядок дня изменился, и в 10.45 начнется срочное совещание, придётся мне подождать. Ждать — не вагоны разгружать, тут большого ума не надо, да и физических усилий прикладывать тоже.

Но вот из кабинета Сергея Мироновича вышел смутно знакомый мне человек, а с ним еще и довольно молодая женщина. А через пять минут меня пригласили в святая святых наркомата — кабинет его руководителя. А там отчетливо пахло лекарствами. И я сразу же понял, что, скорее всего, это прямо в кабинете Кирову делали какие-то врачебные манипуляции. Мне как-то сразу стало неудобно, но отступать уже было некуда. Сергей Миронович сидел за столом и выглядел откровенно бледновато. Как я узнал позже, ему постарались организовать автомобильную аварию, нарком чудом отделался всего двумя сломанными ребрами. Хорошо, что не было пневмоторакса[1], в общем, случайно выжил, потому что ни водитель его авто, ни охранник, который размещался на переднем сидении рядом с водителем, погибли на месте. Так что выглядеть плохо товарищу Кирову сам Бог велел. Мы поздоровались, Сергей Миронович сидел, немного скособочившись, явно давал ушибленной части туловища возможность не соприкасаться со столом.

— Мне доложили по делу, о котором ты хлопочешь. Проверку я туда направил. Не переживай, там люди надежные. Разберутся.

— Спасибо, товарищ Киров.

— Скажи, Миша, ты ведь не за себя хлопочешь. Почему?

— Есть одна причина, товарищ Киров.

* * *

Нижний Тагил

18 марта 1937 года.

Почему-то он был уверен, что это его достал Берия. Вроде бы далеко от него забрался, очень далеко. Где Тифлис, а где Нижний Тагил. Ан нет, он был уверен, за арестом который произошёл две недели назад скрывается фигура его давнего недоброжелателя. У Лаврентия Павловича Берия была очень плохая репутация — человека злопамятного и мстительного. И переходить ему дорогу строго не рекомендовалось.

Шалва происходил из семьи хронических оппозиционеров. Все его братья, как и он, проявили себя активными борцами с царским режимом. А старший брат, Владимир, вступив в боевую организацию анархистов, отличился тем, что стрелял в кутаисского губернатора, его приговорили к смерти, но сумел бежать, скрывался в Швейцарии, где примкнул к большевикам. Вместе с Лениным возвращался в Россию в знаменитом опломбированном вагоне. Два брата Михаил и Николай состояли в левой оппозиции, числились пламенными революционерами, сторонниками Троцкого и идеи немедленного экспорта революции в мировом масштабе. Правда, оба раскаялись и сейчас находились на хозяйственной работе, правда не в Грузии, даже не на Кавказе, Михаил трудился в Белоруссии, а Николая занесло аж во Владивосток. При этом он сумел отличиться во время событий в Китае и был на хорошем счету у местных энкавэдэшников. Шалва еще в гимназии Кутаиса примкнул к большевикам, в восемнадцатом стал членом партии, фактически, организовывал в Грузии первые комсомольские организации, во главе которых его и поставили. В двадцать четвертом судьба привела его в Тифлис, он стал работником местного горкома ВКП (б). Дальше его судьба пошла по военно-партийной линии: он был назначен комиссаром Грузинской военно-командной школы, а потом комиссаром 1-й Грузинской горно-стрелковой дивизии. И вот именно в это время и произошел его конфликт с председателем ГПУ при СНК Грузинской ССР Лаврентием Павловичем Берия. Что делать? Тогда он вышел на партийное руководство и попросился на работу в РСФСР. И вот его определили в Нижний Тагил. Вроде бы дальше и некуда.

(Нижний Тагил в начале двадцатого века)

В это время в городе (тогда еще и городом его назвать можно было с большой натяжкой) проживало чуть более сорока тысяч жителей. Надо сказать, что развитие Нижнего Тагила как промышленного центра тесно связано было с именами Демидовых, заводы которых располагались поблизости от месторождений медной руды в этих местах. Статус города он поучил в девятнадцатом году. Когда Шалва приехал сюда работать в партийной организации, в городе уже появился свой радиоузел, построили пять клубов, восемь библиотек, наличествовало 19 начальных школ, рабфак, два техникума, два кинотеатра и две больницы. Но практически все дома были деревянными, водопровод и канализация отсутствовали,как исторический факт, да и о централизованном отоплении никто не думал. Обходились тем, что есть.

Тридцать первый год стал для Шалвы переломным. Дело в том, что группа А. В. Иванькова закончила проект вагоностроительного завода. При этом всю эту архи сложную работу выполнили советские инженеры от начала до конца. Чтобы его создать, Иваньков был отправлен в командировку в САСШ, где изучал опыт производства вагонов. В результате создан уникальный проект — в котором ряд цехов объединялся в единый производственный цикл. И вот в тридцать первом в Нижний Тагил приехали первые строители. И тут же Шалва Степанович оказался главой партийной организации этой крупной стройки коммунизма. Сказать, что было трудно? Неправильно это. Было чертовски трудно! Только настоящие коммунисты могли с энтузиазмом проклятых тянуть это строительство в столь отвратительных условиях. Всё ополчилось против строителей: тяжелые холода (а каково переносить их привычному к южному климату Шалве?), отвратительный быт. Строители ютились в наскоро сколоченных бараках, с низкими санитарными условиями, но ничего другого просто не имелось в распоряжении городских властей. А отсюда и болезни, которые подкашивали ряды тружеников всесоюзной стройки. Из-за этого текучка на строительстве была просто гигантской — отсюда люди бежали, уклонялись от работ, уезжали при первой же возможности. И даже хорошие (по сравнению с другими местами) зарплаты не исправляли ситуацию. За первый год состав работников обновился полностью дважды! Но стало как-то ситуация исправляться в следующем году. Появились два костяка начавшейся стройки: во-первых, по комсомольским и партийным путевкам на площадку направили порядка пяти тысяч работников, вот эти точно никуда бежать не собирались. Кроме них сюда отправили членов интернациональной коммуны «Цемент». В основном, это были финны, немцы, чехи, американцы и даже поляки, преданные коммунистической идее. Они стали руководить бригадами строителей и дело сдвинулось с мертвой точки!

А в конце тридцать второго, для ускорения строительства, удалось добиться перевода для использования на Уралвагонстрое исправительно-трудовой колонии. Эту организацию перебазировали из Чусового в поселок Красный Бор. И это оказало свое влияние на производимые работы — почти четыре тысячи подневольных работников оказались выходом из сложной ситуации. В начале тридцать шестого года