Шрифт:
Закладка:
На меня нахлынули воспоминания о нашей страстной и сумасшедшей любви. Только вот любила я одна. А он лишь игрался со мной. Иначе как объяснить то, что в момент нашей, казалось бы, не столь значительной ссоры, вместо того, чтобы дать мне возможность все объяснить, пошел залечивать свои душевные раны в постели другой девушки?
Мужчина резко разворачивается, и я тону в темных омутах. Сначала не понимаю, что происходит. Раньше, четыре года назад, я также реагировала на его взгляды. Но тогда я не боялась захлебнуться. Потому что видела в них любовь. И мне нравилось это ощущение беспомощности. Потому что я знала, что ОН ни за что не даст мне упасть в бездну.
Сейчас некогда любимые глаза смотрели с холодным презрением, высокомерием и отчужденностью. Словно я – совершенно посторонний человек для него. Хотя, так оно и есть. Ведь прошлое должно оставаться в прошлом. У него своя семья: жена и маленькая дочь.
Но я снова в отчаянии с головой ныряю в эти темные озера и тону, начиная задыхаться. Кричу, молю о помощи, но все внутри себя. Внешне же я стараюсь оставаться спокойной. С силой сжимаю кулаки, вонзая ногти в ладони, но и это не приводит меня в чувство.
Задыхаюсь. Пристально смотрю в лицо любимого мужчины, пытаясь отыскать в глазах хотя бы отблеск былых чувств и эмоций. Даже делаю шаг навстречу, вдруг с расстояния в несколько жалких метров я не заметила. Но нет. Он безжалостно топит меня в своих темных озерах, окуная с головой в свое равнодушие.
Воскресенский беспристрастно смотрит на то, как я погибаю, и не протянет руки. Не спасет. Не в этой жизни.
– Марк, – шепчу я едва слышно, пристально осматривая каждую черточку на лице, что снилось мне каждую ночь.
Воскресенский слегка вздергивает подбородок, засовывая руки в карманы брюк, и оглядывает меня сверху вниз.
– Здравствуйте, Екатерина Ивановна, – с кривой ухмылкой бросает он небрежно, что я отшатываюсь назад. – Кажется, вы всегда настаивали, чтобы я обращался к вам именно так.
Эти слова прозвучали, как пощечина. Резко и без анестезии тупым ножом вскрыли старые раны. Отшатываюсь назад, желая как можно скорее покинуть кабинет, но меня останавливает холодное:
– Стоять.
А на меня неожиданно накатывает ярость. Кто он такой и что о себе возомнил, если считает, что может со мной так разговаривать?!
– Марк Валерьевич, не думаю, что вы вправе со мной общаться в подобном тоне. Я, пожалуй, подожду своего клиента за дверью…
– Боишься остаться со мной наедине?
А парень совсем не изменился. Я думала, что относилась к нему предвзято, но на самом деле я ошибалась, думая, что он чем-то выделяется из толпы представителей «золотой молодежи».
Хотя, вру, он все же неуловимо, но изменился. Стал старше, темный взгляд стал острым, даже злым. А вот глаза потухшие, грустные и полные …одиночества. Хотя, возможно, это игра моего буйного воображения.
Марк смотрит на меня исподлобья, зло и даже обвиняюще, как будто это я изменила ему! Взгляд невольно падает на его правую руку, где я вижу широкий ободок кольца, и от злости сжимаю кулаки. Как я четыре года назад не разглядела в нем кобеля?!
– Не думаю, что вы имеете право задавать мне подобные вопросы, – произношу ровно и безразлично, насколько это возможно. Словно это самый обычный разговор о погоде, а не встреча бывших через четыре года разлуки.
После этих слов Марк плавно надвигается на меня, как опасный хищный зверь к своей добыче. Это завораживает. Будоражит. Возбуждает. Черт! Отчаянно гоню из головы непрошенные мысли прочь, но это невозможно, когда напротив ОН – опасный, сексуальный, порочный, как грех. И чужой. О чем мне еще раз напоминает обручальное кольцо.
Невольно в страхе пячусь назад, упираясь спиной в стену. Мне действительно страшно, потому что мне есть, что хранить за семью замками. И Воскресенский ни за что не должен об этом узнать!
Что. Я. Творю? Какого черта?!
Я совершенно не хотел вести себя, как мудак, но стоило увидеть ее, как мой мозг переклинило.
Катя неуловимо, но изменилась. Нет, внешне она та же притягательная и желанная женщина, но глаза выдают ее с головой. Во-первых, теперь она полностью закрыта для меня, хотя четыре года назад я читал ее как раскрытую книгу. Сейчас же на лице ни единой эмоции. Она контролирует себя от и до, но только не глаза. В них коктейль из эмоций, рвущихся наружу: радость от встречи, страх, боль и злость. Я понимаю состояние Кати и принимаю отношение к себе. Но я сделаю все, чтобы получить шанс исправить то, что натворил.
Смотрю на МОЮ любимую женщину, и мир перестает существовать. Стираются границы реальности, нет кабинета, нет секретарши за стеной, что наверняка, как всегда, когда ко мне приходят женщины, подслушивает под дверью. Плевать. Сейчас главное, что женщина, которая поселилась в моих мыслях и снах на эти четыре года, стоит рядом. В моем кабинете.
Но недолгая эйфория сходит на нет, а очарование момента разбивается вдребезги, царапая стеклянными осколками, вспарывая меня на живую изнутри, стоило мне увидеть кольцо на ее правой руке. Кольцо с бриллиантом. Такие обычно мужчины дарят, когда делают предложение. Я знаю, о чем говорю, я сам такое дарил МОЕЙ Кате. А теперь у нее на руке кольцо другого мужчины.
И осознание того, что к ней прикасался другой, дарил ей удовольствие, слышал стоны и смотрел на нее в минуты оргазма, выпускает на волю моего внутреннего зверя, у которого одно желание – убивать. Голыми руками оторвать руки, что трогали мою женщину, и выколоть глаза, за то, что смотрели на Катю.
Эгоист? До мозга костей. Мое должно оставаться моим! А я с первой минуты, как увидел эту хрупкую девушку решил, что во что бы то ни стало Катя будет принадлежать мне. И я своего решения не изменю.
Да, я женат. Если то, что зафиксировано на бумаге можно назвать браком. В конце концов, пора это исправлять. Пора просто выйти из спячки, оглянуться и начать жить. Потому что то, что было в течение четырех лет, нельзя назвать жизнью. Это выживание. И единственная радость в нем – Лиза.
Одновременно движимый злостью и желанием удостовериться, что Катя реальна, надвигаюсь на нее, следя за реакцией. Она медленно отступает к стене, а глазах через край плещется страх. Но почему?! Я ведь ничего не сделал, чтобы она меня боялась! Это я кругом виноват в том, что мы потеряли четыре года! И я должен бояться, что она уйдет, хлопнув дверью. Но моя Катя все еще здесь, и я делаю вывод, что она все еще что-то чувствует ко мне, несмотря на то, что принадлежит другому. Это временно.
Подхожу вплотную к своей женщине, настолько, что чувствую жар ее тела даже через несколько слоев одежды. Катя тяжело дышит и отводит взгляд в сторону. Мягко беру ее за подбородок и заставляю поднять лицо, чтобы смотрела мне в глаза.
– Ты же тоже чувствуешь, Катя? – хрипло шепчу, тяжело дыша. Черт! У меня было достаточно женщин, но ни одной из них не удавалось вывести меня на такие эмоции и возбуждать только одним видом.
