Те времена давно прошли.

И все же.

Она имела наглость одеться вдовой. Пересекать океан без сопровождения. Она отчитала меня, уперев руки в бока. Я неохотно улыбнулся, изучая латунную пуговицу, которую стащил с ее жакета. Она блестела в солнечных лучах — сплав меди и цинка, ближайший родственник бронзы. От ее возмущенного выражения лица мне впервые за несколько месяцев захотелось засмеяться.

Девушка была уникальной. Я бы за это дал руку на отсечение.

Мои пальцы сомкнулись вокруг пуговицы, хотя понимал, что лучше всего было бы выбросить эту безделицу в Средиземное море. Вместо этого я спрятал ее поглубже в карман. Я покатил тележку обратно к дороге, где меня ожидал наемный экипаж, понимая, что совершаю ошибку.

Но пуговица осталась вдали от моего здравого смысла.

Невыносимая головная боль сдавливала виски. Свободной рукой я достал фляжку, которую украл у старшего брата, и долго глотал виски, обжигающее пламя успокаивало горло. Во сколько я вернулся прошлым вечером?

Я не мог вспомнить. Я несколько часов просидел за барной стойкой в Шепарде, улыбаясь и смеясь, притворяясь, что отлично провожу время. Боже, как же я ненавижу сотрудников отдела древностей.

Но спустя каких-то четыре дюйма бурбона, я добыл нужную мне информацию.

Никто не знал, кого ищут Абдулла и Рикардо.

Ни единая душа.

Теперь мне оставалось только разобраться с этой глупой девчонкой.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Усталость охватила меня, засасывая, словно зыбучие пески. К моменту, как экипаж затормозил перед Шепардом, мой нарядный ансамбль23 уже не выглядел ни нарядным, ни чистым. На выглаженной рубашке появились заломы и пыль, а на жакете каким-то образом не хватало пуговицы. Злость сопровождала меня на протяжении всей поездки; кипятила в венах кровь. Водитель придержал мне дверь экипажа, я споткнулась на ступеньке. Он дернулся мне навстречу, чтобы уберечь от падения.

— Gracias24, — хрипло произнесла я. — Прошу прощения, я имела в виду shokran25.

В горле першило от споров. Никто не желал слушать о моем украденном кольце. Ни кондуктор, ни другие дежурные, ни даже другие пассажиры. Я просила всех, кого могла, прийти мне на помощь, и уверена, что крики были слышны в купе по обе стороны от моего.

Я рассчиталась с извозчиком и осмотрелась. Архитектура очень напоминала широкие улочки Парижа, что мне почудилось, будто я действительно во Франции. По улице Ибрагима-паши в обе стороны сновали позолоченные экипажи, а вдоль дорог высились пышные пальмы. Здания были одинаковой высоты, с арочными окнами, занавески которых трепетали от ветра. Все было таким знакомым, хотя не должно было. Точь-в-точь как в Буэнос-Айресе, где улицы были широкими, как вымощенные европейские проспекты. Исмаил-паша хотел осовременить Каир, а для этого требовалось сотрудничество с французскими архитекторами и перестройка половины города на парижский манер.

Шепард растянулся практически на квартал. Ступени вели к парадному входу под тонким металлическим навесом с изящными отверстиями, сквозь которые на каменный пол ложились тени. К деревянным двустворчатым дверям примыкала длинная терраса, заставленная десятками столов и плетеных стульев, украшенная различными деревянными растениями. Отель выглядел более элегантным и роскошным, чем я могла себе представить. А люди, выходившие из парадных дверей, одетые в дорогую одежду, соответствовали окружающему великолепию.

Я поднялась по ступенькам, игнорируя свой потрепанный вид. Швейцары, одетые в кафтаны до щиколоток, широко улыбнулись и поприветствовали, приглашая войти. Я отвела плечи назад, подняла подбородок и постаралась выглядеть спокойной и приличной. Эффект сразу же развеялся, когда я громко вздохнула:

— Oh, cielos.26

Вестибюль олицетворял великолепие самых роскошных дворцов Европы, о которых я когда-либо слышала. Гранитные колонны тянулись к потолкам, напоминая входы в древние храмы, которые я видела только в книгах. Удобные кресла из различных материалов — кожи, ротанга и дерева — стояли на роскошных персидских коврах. Металлические люстры темно-бронзового цвета в форме цветов с фестончатыми краями, тускло освещали интерьер, окутывая все пространство теплой дымкой. Из вестибюля вел проход в соседнее, не менее роскошное, помещение с кафельным полом и темными нишами, где отдыхало несколько человек и читало прессу. Я могла представить своих родителей в этой комнате, спешащих сюда после дня в пустыне и желающих выпить чаю и поужинать.

Возможно, последний раз их видели именно здесь.

Я сглотнула комок в горле и моргнула, отгоняя жжение в глазах. Я осмотрелась: повсюду были люди разных национальностей, возрастов и статусов. Они беседовали на разных языках, ковры на полах приглушали исходящий от них шум. Пожилые англичанки сетовали на невезение в поисках подходящей яхты для сплавления вверх по Нилу, потягивая холодный гибискусовый чай, отливающий пурпурным цветом. По проходу расхаживали британские офицеры в красных мундирах с саблями на поясе. И я вдруг вспомнила, что отель служил штаб-квартирой ополчения. Нахмурившись, я отвернулась.

В алькове за столом собралась компания египетских бизнесменов, они курили трубки и вели напряженную дискуссию, кисточки фесок касались их щек. Проходя мимо, я уловила обрывки их беседы о ценах на хлопок. Моя мама часто возвращалась в Буэнос-Айрес с новым постельным бельем из плотной ткани, которая выглядела практически как шелк. Хлопок выращивали вдоль побережья Нила, и его производство было весьма прибыльным делом для египетских землевладельцев.

Я огляделась в поисках стойки регистрации, когда мимо, восхищаясь убранством и сталкиваясь с другими гостями, прошел лощёный американец с громоздким портфелем и звонким голосом.

— Бартон! Сюда! — крикнул кто-то. И американец энергично зашагал к своим, где его приветствовали бодрыми хлопками по спине. Я с тоской наблюдала за их воссоединением.

Число людей, которые столь же тепло могли встретить меня после долгого путешествия, недавно сократилось.

Служащие за стойкой регистрации обратили на меня внимание. Один из них замолчал на полуслове, едва я приблизилась. Его темные глаза расширились, и он медленно опустил руку. Он как раз в этот момент ставил печать на бумаге.

— Salaam aleikum, — неуверенно произнесла я. Его взгляд нервировал. — Я хотела бы снять номер, пожалуйста. Вообще-то, я хотела бы спросить, остановился ли Рикардо Маркес в этом отеле?

— Вы так похожи на свою мать.

Во мне все похолодело.

Служащий с мягкой улыбкой отодвинул в сторону печать и буклет.

— Я Саллам, — представился он, разглаживая свой темно-зеленый кафтан. — Я сожалею о вашей потере. Ваши родители были достойными людьми, и мы с удовольствием принимали их у себя.

Даже спустя несколько месяцев, я все еще не могла привыкнуть слышать о родителях в прошедшем времени.