душе, но это и все…» Около часа он терзал себя, но не мог заставить себя написать хоть что-нибудь. Он подошел к Гюрджиеву и, протягивая ему листок бумаги сказал: «Простите меня, я был во власти иллюзий. Я думал, что я знаю, но то, как вы поговорили со мной и взгляд в ваши глаза сделал невозможным ответы на такой очевидно простой вопрос. Я даже не могу уйти от вас с тем, что я думал, что «знаю». «Как Вы смогли написать все ваши знаменитые книги?» — спросил Гюрджиев. «Теперь они все не имеют никакого значения. Я был под властью, под чарами так называемого обучения. Когда вы говорили со мной, впервые вопрос встал передо мной так ясно, что я ошеломлен своим невежеством. Теперь я чувствую, что не знаю ничего! Я достаточно упивался словами и принимал их за знание, но чем больше идет речь о познании, тем больше я понимаю, что оно равно нулю…» — сказал Успенский. «В таком случае, — сказал Гюрджиев, — вы достаточно подготовлены, чтобы понять один очень важный вопрос, один факт, что вы знаете ничего!»

Это первый шаг к познанию: понять, что вы не знаете ничего. Этот факт признания требует большого мужества! Осознание для кого-то, что «Я ничего не знаю» — большой подвиг, так как внутренне «Я» восстает: «Абсурд! Я знаю наизусть Гиту! Я прочел все Упанишады, я каждый день хожу в храм и принимаю участие в религиозных спорах, как это я могу чего-то не знать?» Мечи обнажены для встающих вопросов и выставлена охрана против того, чего мы не знаем. Если словам и дальше удастся скрывать Истину, они будут продолжать делать это до бесконечности!

Человек, заучивающий слова, не получит ничего, даже если потратит на это несколько жизней. Такое знание создает только иллюзию познания. Тогда как мы можем познать? Какой путь есть путь истинного познания? Изучение и созерцание считаются пригодными методами. Нам всегда говорили, что чтением книг, обсуждением шастр и служением обучающему завоевывается знание. Ничего более ложного, чем это, быть не может, так как ничего не познается независимо от того, сколько раз мы это слышим или читаем.

Иллюзия познания, созданная таким обучением, оказывается более опасной, чем невежество само по себе, так как невежественный человек в конце концов осознает свое невежество и попытается найти выход, в то время как под властью иллюзий познание невозможно. Для познавшего больше познавать нечего.

Мир не очень-то страдает, так как принимает невежество за псевдознание. Вот почему мы так далеки о Истины.

Когда Сократ состарился, он просил афинян не звать его мудрым человеком: «Когда я был молод, у меня не было иллюзий знания. По мере того, как мое понимание возросло… — сказал он, и его слова бесценны, — по мере того, как мое понимание возросло, испарились мои знания. Не потому, что мое понимание полное, я абсолютно искренне убежден, что нет более невежественного человека, чем я». Население Афин смеялось, в то время как все городские мудрецы поняли, что Сократ вошел в храм Истины.

Когда невежды спрашивали: «Но он же признался в своем невежестве, а вы утверждаете, что он познал правду?». На это мудрецы отвечали: «Только те способны войти в храм Истины, кто разрушил иллюзию знания! Чья внутренняя природа становится настолько простодушной, что они с искренностью и простотой ребенка признаются в том, что они ничего не знают. Для них двери Истины открыты всегда».

Для того, чье собственное невежество становится очевидным, начинается «Путешествие внутрь». Освобождаясь от бремени внешнего мира, человек поворачивает взгляд внутрь себя. Никто не может повернуться внутрь до тех пор, пока он пытается что-то получить от внешнего мира, от писания, доктрин и концепций и так далее. Пока это продолжается, поворота внутрь не происходит. Второе правило требует полного освобождения от путаницы слов. Это возможно только в том случае, если мы убеждены в ложности слов и осознали, что Истина никогда не достигается через них. Освободиться от слов повторяю, значит начать путешествие внутрь. Снаружи — шум, внутри — тишина, там нет места для слов’.

Вот второе правило: для того, чтобы начать путешествие к Истине, осбодились от псевдознаний, от знаний, заимствованных у кого-то, так как истинные знания никогда не заимствуются у кого-то, не получаются из книг, от кого-то третьего, они всегда присутствуют внутри нас. То знание истинно, которое написано внутри нашей души, а не в книге, которое нельзя у кого-то попросить, но которое поднимается из нас и распространяется на всю жизнь. Такое знание не может быть откинуто, так как оно идет из нас самих. Такое знание бесценно!

В поисках Истины Вивекананда пришел однажды к Махариши Девендранаху. Была темная ночь, и Махариши расположился в лодке на водах Ганга. Вивекананда переправился через реку и добрался до лодки. Он толкнул дверь жилища, сделанного на лодке, и увидел, что Махариши находится в медитации. Он взял его за шею и стал трясти. Махариши открыл глаза и был очень удивлен, увидев перед собой молодого человека, стоящего перед ним и дрожащего от головы до кончиков пальцев ног. «Скажи, есть ли Бог?» — спросил Вивекананда. Многие задавали этот вопрос, но никто не делал это таким способом! Этот вопрос был задан в такой поздний час и в таких странных условиях! Но Махариши был спокоен. Он немного поколебался, а потом сказал: «Садись и успокойся, сын мой, а потом поговорим».

«Теперь нечего и говорить. Твое колебание само дало ответ», — сказал Вивекананда. С этими словами он бросился обратно в реку и уплыл. В отчаянии Махариши звал его, но Вивекананда не вернулся.

Через два месяца Вивекананда пришел к Рамакришне и задал ему тот же вопрос и в той же форме: «Есть ли Бог?»

Рамакришна выслушал его и ответил: «Нет ничего, кроме Бога в этом мире. Вы хотите знать? Если да, то так и говорите. Не беспокойтесь о том, есть ли Бог или нет. Все, что вы хотите узнать, на самом деле лежит за пределами слов». Теперь уже настала очередь Вивекананды удивляться! Он написал в своем дневнике: «До сих пор я удивлял своих учителей. Мне никогда не приходило в голову, готов ли я искать Бога, но этот человек отнесся ко мне совсем иначе, чем другие. Все, кого я спрашивал, имели при себе только слова и были неуверены в себе самих. У Рамакришны был опыт и не было слов».

Там, где есть опыт, нет колебаний, нет сомнений. Но