бумагу. Сверкая золотым тиснением, из-под обёртки показалась огромная книга. Постепенно латинские буквы выстроились в стройный ряд, давая понять, что дядя подарил ему атлас мира, чудо полиграфии, изданное в Париже несколько месяцев назад. Он не верил собственным глазам. Меньший по размерам и беднее изданный атлас в книжном магазине Френкеля стоил целых десять рублей. Сколько стоит этот даже представить страшно. Наверняка дядя купил его по подписке.

Ловенецкий открыл атлас посередине, пальцы пробежали над коричневыми горными хребтами и окрашенным в синий морем, над местами, где ему наверняка не придётся побывать. Женя заглянула через плечо и разочарованно отвернулась.

– Книга? – жалобно спросила она.

Видимо, она ожидала чего-то необычного, хотя подарки брата её никогда не впечатляли. В прошлом году, например, она так же без интереса посмотрела на подаренную родителями модель действующей паровой машины, и ушла к своим куклам.

– Тебе нравится? – спросил дядя Андрей.

Ловенецкий повернулся, чтобы ответить, но ответ уже был написан на его улыбающемся лице.

– Я решил, тебе уже пора получать взрослые подарки, – сказал дядя Андрей, поправляя галстук. За его спиной мама всплеснула руками:

– Ну зачем же, Андрей, ведь это так дорого.

Он только отмахнулся, мол, могу себе позволить. Ловенецкий продолжал сидеть с книгой на коленях, бережно перебирая листы. Жёлтые пески Гоби шуршали под его пальцами.

– Давайте все за стол! – сказала мама.

С этого дня атлас стал любимой книгой Ловенецкого, старый уголовник Карл Май и анемичное «Задушевное слово» были позабыты. Часами он просиживал, рассматривая карты неведомых областей. Голубой анакондой среди зелёной сельвы извивалась Амазонка, пронзали облака пики Гималаев, на которые не ступала нога человека. Северный и Южный пояса манили своей недоступностью. Ловенецкий представлял себя рядом с Нансеном, Свердрупом или Норденшельдом, пробирающимся во мраке полярной ночи среди ледяных глыб, или топориком очищающим от намёрзшего льда такелаж дрейфующей во льдах шхуны. Иногда в его комнату вбегала Женечка и останавливалась, застенчиво глядя себе под ноги. Он сажал её на колени, раскрывал цветастую карту Вест-Индии или Мадагаскара, и сестра пальчиком тыкала в разные точки на карте, а Ловенецкий называл ей имена гор, заливов и островов.

– А акулы знают, как называется море, в котором они живут? – спрашивала Женя.

– Это вряд ли, – отвечал Ловенецкий, переворачивая страницу.

Он спросил у отца, как рисуются карты. Тот рассказал ему о топографии, о том, как производится съёмка. Ловенецкий брал альбом для рисования, поднимался на ближайший холм и пытался изобразить карту, которую потом тщательно раскрашивал карандашами. За лето у него образовался свой собственный маленький атлас, который он сам переплёл в картонную обложку.

– Не похоже, – сказала Женечка, со скучающим видом перелистав жёсткие страницы.

– Почему не похоже? – возмутился Ловенецкий, считавший свои карты максимально точными и подробными.

– Деревья не похожи, – сказала Женечка.

Он попытался объяснить ей, что такое масштаб, и обратил её внимание на легенду, которую он изобразил на первой странице, но сестра только засмеялась и убежала. Девчонка, что с неё возьмешь.

В училище, куда он поступил на будущий год, его интерес не угас. Преподаватель рисования и черчения Отто Карлович отметил способного мальчика и подарил ему немецкий учебник топографии, из которого Ловенецкий понял едва ли половину слов. Он перечитывал книгу каждый год, и с каждым годом она становилась понятнее и понятнее. Летние каникулы он проводил, выводя изогипсы на собственноручно нарисованных картах и измеряя высоты близлежащих холмов. Частенько компанию в его вылазках ему составляла Женя, повсюду таскавшая с собой сачок для ловли бабочек.

К моменту окончания училища он твёрдо знал, где будет продолжать своё образование. Отец, узнав о том, что Ловенецкий собирает документы для поступления в Военное топографическое училище, нахмурился и ничего не сказал. Он видел своего сына на дипломатической службе, или в правлении крупного акционерного общества, но отговаривать не стал. У них в роду не было военных, сплошь дипломаты, профессора и чиновники, но мерилом успешной карьеры для отца Ловенецкого была возможность принесения максимальной пользы отечеству, а на военной службе возможностей таких было много. Ловенецкий подал документы, а через два месяца пришло письмо с уведомлением о зачислении.

Началась новая, интересная, почти самостоятельная жизнь. С родителями и сестрой он стал видеться лишь во время коротких увольнительных. Мама вытирала ненароком набегавшую слезинку, глядя, как мужает её сын, отец только попыхивал трубкой, но в его взгляде можно было прочесть что-то, похожее на родительскую гордость. Женечка постепенно превращалась в красивую молодую девушку, смешливую и взбалмошную. Когда в дом приходили её подруги, Ловенецкий ловил на себе их хитрые взгляды и поспешно отводил глаза, слушая, как они хихикают за его спиной.

Свободного времени почти не было, зимы проходили в душных классах за изучением кипрегеля и вычерчиванием карт, зато летом наступало настоящее раздолье. Практические занятия длились по два-три месяца, за время учёбы Ловенецкий побывал в самых разных уголках империи – от Архангельской губернии до Дальнего востока, и отовсюду привозил собственноручно начерченные карты. Несколько раз он поднимался в воздух на аэростате, оборудованном для аэрофотосъёмки, изучил основы фотографического дела и научился водить автомобиль.

Он не любил писать письма, не чаще раза или двух в месяц и с удивлением смотрел на своих друзей по курсу, многие из которых каждый день строчили письма в несколько страниц. Ему чаще всего писала Женя, гораздо чаще, чем он, в её непритязательных письмах было много неподдельной радости и жажды жизни. Как-то один из юнкеров заметил фотографию Жени среди вещей Ловенецкого, разложенных на койке. Сам Ловенецкий наводил порядок в тумбочке.

– Твоя невеста? – спросил он.

– Сестра, – недовольно ответил Ловенецкий.

Юнкер выгнул шею, чтобы рассмотреть карточку внимательнее. На фотографию родителей, лежащую рядом, он не обращал никакого внимания.

– Может, познакомишь нас?

Ловенецкий выпрямился, собираясь сказать резкость. Его визави был из того сорта мужчин, которых очень интересует вся низменная часть жизни, они любят рассматривать непристойные открытки и стыдливо посещают публичные дома.

– Она ещё маленькая, – тихо сказал Ловенецкий, встав так, чтобы вещи на постели были не видны из-за его плеча.

– По карточке не скажешь, – хмыкнул юнкер, не почувствовав угрозы. – Выглядит вполне себе.

Он облизнул губы, мелькнул белый налёт на языке. Ловенецкому стало противно. При мысли, что такие губы будут прикасаться к его сестре, потные ладони будут трогать её, а вожделеющие глаза любоваться её красотой, его замутило. Он не был ни ханжой, ни пуританином, как любого молодого мужчину его влекло к женщинам, просто удовлетворение своих инстинктов он никогда не ставил на первое место, стараясь отвлекать себя занятиями спортом, чтением или учёбой. Случались