Шрифт:
Закладка:
— Чего только в мире не делается, — у орчука от обилия сведений кругом голова пошла.
— Другие пробовали передавать сигналы подобным образом с помощью света… — Витольд Львович вдруг запнулся, поняв, что его занесло куда-то не туда. — Так вот, Его Высочество сказал Маар То Кину, чтобы тот не говорил о положении убитого. О каком положении, спрашивается?
— А спрашивал этой перестукивалкой на каком языке? — поинтересовался Мих.
— На аховмедском. Я умею на нем бегло разговаривать, знаю несколько их обычаев, отец научил, — сразу пресек дальнейшие расспросы Меркулов. — Еще вопрос: Толмачевский переулок, один из самых проходных, после смерти аховмедца вдруг пустеет. Это на закате! А ведь Захожая слобода…
— …стоит до утра, — закончил известную в народе присказку орчук.
— Именно. Знают, кто это сделал, точно знают, но очень боятся. Ладно, с этим мы еще разберемся. Есть у меня пара идей. Вот только посмотрим, что там с Рее Ол Дейном. Человеческое тело, то есть тело всякого существа, даже после смерти может многое о себе рассказать. Или ты противишься мертвым?
— Да бог с вами, господин, чего им противиться? Покойники — самые незлобивые существа, что аховмедец, что человек. Другое дело живые. Вот кого опасайся. Я к другому. Покушать бы чего, господин. Вы не думайте, мне Его высокоблагородие Константин Никифорович авансу дал, я заплачу.
— Да, признаться, несколько забыл о еде, — смутился Витольд Львович.
— Вы, господин, не обижайтесь, я орчук простой, но вам бы с едой как раз дружить надобно. Любую пищу, что пожирнее, понаваристее, похлебки разномастные, каши явствовать. Мясо, опять же, но не жареное на катайский манер, когда весь сок из него выходит, а в супе, чтобы с бульоном. Можно картошку попросту отварить, натереть чесноком да зеленью посыпать…
— Понял, понял, — нетерпеливо отмахнулся Витольд Львович, раззадоренный рассказами орчука, вследствие чего у его благородия призывно заурчала утроба. И правда ведь, почти ничего не ел сегодня. — Но сначала в морг, а то, чего доброго, замутит еще.
— Вы зря это, господин, я не впечатлительный. Бывало, и в мертвецких подрабатывал: мыл, убирал…
Они выкатились из Захожей слободы, пересекли Яулу с ее вечно темными и дурно пахнущими водами и оказались обратно среди людей. Ровным счетом ничего не изменилось, скорее уж тебя здесь могли приголубить сталью, на худой конец, попросту утянуть что из кармана, однако ж извозчик заметно успокоился. И сам орчук чувствовал себя «там» в стесненном расположении духа. Попривык он к людям, а те, хотя зачастую и шарахались его, но, увидев, что Мих смирный да не буйный, постепенно привыкали.
— Ваше благоро… господин, у меня к вам вопрос один.
— Говори, — кивнул Меркулов.
— Уж больно интересно, — признался Мих, — я об магии слышал, конечно. У орков она шаманская, у катайцев с джиннами связана, у аховмедцев с кровью. А вот о людской…
— Что ж, — Витольд Львович нахмурился, раздумывая, с чего начать. — Про Ковчег ты уже слышал, поди?
Мих согласно кивнул. Кто ж про Ковчег не слышал? Надобно либо дремучим совсем быть, либо человеком, к этому миру вовсе не привязанным.
— Так вот, дворянские семьи, вместе с Его Величеством Иоанном Васильевичем с Ковчегом связанные, получили от него силу. Магию то есть. У всех она различная, разной полезности и важности. Кто-то после этого стал известен, как, например, Аристовы, Телепневы, Лазаревы или Волжины. Другие, напротив, ушли в тень, хотя силы своей не потеряли. Третьи слишком расплодились и практически исчерпали магию. Ты ведь знаешь: чем больше отпрысков в дворянской семье, тем слабее способность.
Мих о том не ведал — куда уж ему, орчуку, до таких таинств — но на всякий случай кивнул.
— Наша фамилия тоже из древних, — голос Меркулова при этом стал безрадостным. — Мы долгое время старались не участвовать в политических кознях, не пытались залезть наверх, поближе к Кремлю, но все равно попали под жернова заговора…
Витольд Львович замолчал и посмотрел на выступающую из-за домов башню Моршанского детинца — обители славийских царей, а уже позже императоров. Мих проследил за его взглядом и чуть не перекрестился. Очень уж он этого Кремля боялся, да и на Пальной площади, не только для славийцев открытой, но и для всего иноземного люда, был всего один раз. И ладно бы причина какая была, но вот сидело внутри него что-то — то звериное чувство тревоги, от кочевников по крови переданное.
— После Отречения отца от магии вся его сила распределилась между остальными Меркуловыми. Нас вообще никогда много не было…
— Я слышал, господин, в полицмейстерстве болтали, будто его сослали.
— Сослали, после Отречения. Магию можно добровольно передать, как было на дуэли, даже продать или отречься от нее, — совсем грустно ответил Витольд Львович. Мих теперь видел, что разговоры про родителя доставляют ему большое душевное беспокойство, но сам не знал, как повернуть разговор вспять. — Если уж говорить о моей магии, о магии семьи Меркуловых… — Он достал монету и молча протянул ее Миху.
Орчук, недоумевая, аккуратно подобрал ее двумя пальцами и положил на здоровенную ладонь.
— Подбрось и поймай, — предложил Витольд Львович.
Орчук послушно подкинул мелкую деньгу, расставил пальцы, не сводя глаз с монеты, раз — и захлопнул ее в кулаке. Прислушался к ощущениям и понял, что ничто не холодит кожу.
— Держи, — протянул Меркулов, протягивая ему копейку. — Я с детства очень быстро бегал, обладал отличной реакцией. А с четырнадцати лет, когда семейная магия стала проявляться, понял, что намного быстрее любого человека.
— Так вот вы как на дуэли того Высокоблагородие одолели, — смекнул Мих.
— Невидимость — хорошая способность, но он не стал бестелесным. На моем уровне восприятия биться с ним было нетрудно.
Мих от множества умных слов смешался, но общий смысл понял. Его благородие на любой удар может прежде ответить, потому что особой магией обладает. Другой бы на его месте майданщиком карточным стал в любом кабаке при подобной ловкости, или бретером. на худой конец. Слышал орчук, что есть особые люди, которым огромные деньги платят, лишь бы они на дуэль неудобных людей вызывали
