– Ладно, не гони, чего бы мы влипли? При чём, мы то здесь, – спокойно урезонивал своего «подельника» Юрий Венедиктович, обнимая обеими руками притиснувшегося к нему Андрюшу.

– Да ты пойми, – опять тревожно вскинулся дядя Петя, – Андрюше обязательно это слушать? – с сомнением кивнул на полу дремлющего мальчика.

– Пускай, – уверенно кивнул в ответ отец, – он всё время с нами был, пусть знает, что в случае чего говорить надо, а что не надо.

– Так вот, менты, говорят, нашли одну из тех, ну с которыми я насчет шашлыков договаривался. Голую, и как тупым топором порубленную, побитую…

Андрюша вздрогнул всем телом и задрожал, как будто провалившись под лёд.

– Ну-ну, всё нормально, – ещё сильнее стиснул его в объятиях Юрий Венедиктович, как будто согревая от озноба, – ну и что дальше? – подтолкнул вопросом замолчавшего дядю Петю.

– Ну так вот, одну нашли, а вторая совсем куда-то пропала. Говорят, что никто за ними из министерства машину не посылал, а в то же время, куча свидетелей есть, что чёрная «волга» за ними приезжала. Примерно после обеда, почти сразу после того, как я с ними разговаривал. И ещё, что самое странное, никаких толстых старух в соседнем домике нет, и вроде как и не было. И самое странное, ту, которую нашли, зовут…, то есть звали, Анастасия Абрамовна.

Андрея затошнило, кухня, стол, дядя Петя закружились в каком-то хороводе.

– Ну-ну-ну! – отец слегка встряхнул осоловевшего от всего услышанного Андрея, – всё нормально, всё нормально. Всё это просто и объяснимо. Те, толстые старухи, видимо какие-то родственницы, тех министерских молодух, а иначе как бы они туда попали? Возможно даже мамашки ихние, почему и так похожими они тебе на них показались. И представились они именами этих самых молодух, чтобы «ролям» соответствовать, и сбежали они, когда «жареным запахло», чтобы как бы ни при делах быть…, а может ещё и вчера ночью, психанув, умотали…, короче так, нас с ними, вроде как, никто не видел, поэтому, знать ничего не знаем, и ни с кем мы, и никогда! Понял, Андрей?

Как-то вдруг, внезапно, почувствовавший себя намного лучше, мальчик согласно закивал головой:

– Да, пап, конечно. Мы просто, втроём, дома здесь были. Шашлыки делали, никуда не ходили.

– И то верно! – тоже облегчённо, как сбросивший тяжёлую ношу, вздохнул дядя Петя, – здесь вчера, весь вечер, пили-ели, а потом спать. И знать – ничего не знаем, и ведать – ничего не ведаем, и слышать – ничего не слышали…

ИНФЕКЦИЯ

Жизнь Андрея поменялась как по мановению волшебной палочки. Москва – покорилась и склонилась перед бывшей лимитой в раболепном поклоне. Этим же летом родители домучили своё заочное образование: Юрий Венедиктович – высшее историческое, а Надежда Николаевна – средне- техническое финансовое. И за последующие три года всё окружающее, снова распухшего от спокойной сытости подростка, изменилось до неузнаваемости. Отец, как-то очень быстро, получил высокую должность в реорганизованной вневедомственной охране и сменил служебный комбез охранника на милицейскую форму. Мама, в этой же конторе, возглавила один из многочисленных экономических отделов. Их, обоих, увозили на работу и привозили домой, в новую четырёхкомнатную, заваленную мещанским хламом, квартиру на служебных автомобилях. Дача, как и весь дачный посёлок, изменилась коренным образом. Из-за крайне удачного расположения на юго-западе Москвы (близость к городу, транспортная развязка и экология) население поменялось почти полностью. Простое работяжное быдло вытеснилось подложно-малозаконными постановлениями, участки увеличились и заселились советской буржуазией обильно расплодившейся «в застойном аквариуме». Укрупнённая путём присоединения дяди Петиного участка дача родителей Андрея, перестроенная нанятыми кавказскими строителями, превратилась в приличный, комфортабельный домик годный для круглогодичного проживания. Дальние родственники Еремеевы, сохранившие свою привилегию проживать зимой и летом в ставшем престижным посёлке, раньше не желавшие и «носа показать» на их даче, теперь постоянно «ёрзали туда-сюда» не давая «побыть в тишине». Приезжие же, не дававшие ранее «спокойно дохнуть» полузнакомые-полуродственники исчезли совсем. Зато в обилии расплодились «друзья» из числа «коренных москвичей».

– Как же так, Юра? – устало-иронично спрашивала похудевшая и приобретшая какой-то полуинтеллигентный вид Надежда Николаевна, – раньше они от нас «морду воротили», знать не знали и знаться не хотели, а сейчас мы для них прям лучшие друзья?

– Так, а как ты хотела, Надюша? – в тон ей, угрюмо хмыкал пополневший, горделиво-заматеревший Юрий Венедиктович, – этож всё денежки, они кого хочешь самым уважаемым и любимым человеком сделают, они кого хочешь отучат от привычки говном плеваться.

А денег действительно было много. Не от официальной, довольно таки высокой зарплаты обоих родителей, которая перечислялась на сберкнижки и там же оставалась, почти не расходуясь. «Бумажная лавина» обрушилась на жившую долгое время в стеснённых обстоятельствах семью из других, незаконных источников. Получившие в силу своих служебных полномочий доступ в различные «нужные кабинеты», родители Андрея чуть ли не ежедневно приносили домой наполненные купюрами «благодарственные» конверты.

(Стало на сердце попа веселее.

Начал он глядеть на Балду посмелее.

Вот он кричит: “Поди-ка сюда,

Верный мой работник Балда.

Слушай: платить обязались черти

Мне оброк по самой моей смерти;

Лучшего не надобно дохода,

Да есть на них недоимки за три года.

Как наешься ты своей полбы,

Собери-ка с чертей оброк мне полный”.

Балда, с попом понапрасну не споря,

Пошёл, сел у берега моря;

Там он стал верёвку крутить

Да конец её в море мочить)

Пушкин, Александр Сергеевич который.

Беда обрушилась на успокоившуюся в беспечной сытости семью, как обвалившийся потолок в заброшенном полусгнившем доме. Диагноз поставленный врачами Надежда Николаевна сообщила ошеломлённо раскрывшим рты мужу и сыну сидя на кухне, прихлёбывая дорогой коньяк прямо из почти полного гранённого стакана и уставившись невидящими глазами на клубящийся за окном сырой, холодный сумрак.

– Врач сказал месяц, максимум два, – спокойно и равнодушно проговорила приговорённая к смерти женщина, – и всё потому, что «лечилась» я от этого, тем же от чего оно заболело. Болело оно у меня, Юрочка, сильно болело. Иногда казалось, что весь бок правый горит…, горит, как от ожога. Выпью потихоньку, вот этого, вроде и проходит…, неужели ты ничего не замечал? А, Юра? – посмотрела на виновато прячущего взгляд супруга.

Маму похоронили через сорок дней, в самый канун новогодних праздников. Не помогли ни дорогие лекарства, ни наисовременнейшая клиника, ни проведённая медицинским светилом операция. Надежда Николаевна воспринимала устроенную вокруг неё суету, как-то царственно-снисходительно, как умудрённые жизнью взрослые воспринимают детскую возню, игру в понарошку. Из родных мест приехали только обе бабушки в сопровождении дяди Володи, они и