вот наступила последняя ночь. Поздно вечером они с Василием пошли на берег, долго купались в тёплом океане, под лучами заходящего солнца, потом она попросила оставить её одну, чтобы она погрустила перед прощанием с этим чудесным уголком земли, куда они больше никогда не вернутся. Василий поверил ей, он ей всегда верил, и не спеша отправился в деревню. Сарика посидела на берегу до темноты, и после этого решительно отправилась к сокровенному месту. Она чуть было не заплутала, но в этот момент выглянула луна, и осветила узкий проход в густых дебрях.

Сарика уняла дрожь в руках и нащупала углубление в скале, куда и вставила треугольный камень. Она прислушалась. На удивление, в шумных джунглях была тишина. Скала задрожала, заскребли друг о друга каменные плоскости, и тут же рухнули вглубь пещеры, и всё опять замерло. Ширк-ширк, тишина, потом опять ширк-ширк. Кто-то из глубины тёмной пещеры неуверенно приближался к ней. Стал виден совсем крохотный и неясный свет. Она увидела отблеск огня на кожаной, покрытой крупной чешуей лапе с длинными загнутыми чёрными когтями. У Сарики нестерпимо зажгло лицо и руки, словно она стояла близко к открытому огню. Она протянула ладони вперёд и опустила голову. И в это время какая-то сила потянула её за руки в пещеру, в которой раздался демонический хохот. Сарика попыталась скинуть со своих рук невидимые путы и отползти, но холодные цепкие когти были тверды как камень. Закричала Сарика, упёрлась ногами в скалу, не давая затащить себя в пещеру, но хрустнула лодыжка, обжигая её острой болью. Сарика вспоминала молитвы, которые ей читала её нянька перед сном, она выкрикивала слова в небо, веря неистово, без сомнений, она кричала всё громче и громче. Её уже волокли по плите, и она понимала, что сейчас закроется за ней проход, и она никогда не увидит мир, не увидит небо, её больше не будет.

И вдруг позади неё раздался голос, он что-то говорил на незнакомом ей языке, а потом трижды воскликнул: «Вахаранена Нунду!» Цепкая хватка ослабла, а потом холод отступил от неё, и она обессилено растянулась на плите. На одно мгновение над ней показался огромный медный жук, расправив свои тёмные крылья. Он разросся до невообразимых размеров, и в её голове раздался крик: «Ксхе!» Потом всё исчезло. К ней подошёл вождь и помог ей выползти из пещеры. Он уложил её на траву, а сам вернулся к тёмному проёму, и встал на колени. Из недр пещеры вырывался злобный рёв, усиленный многократно долгим эхом. Вождь обхватил голову руками и начал заунывно читать свои молитвы, непрестанно кланяясь. Сарика просто закрыла глаза и лежала, слушая, как ужас заставляет её сердце стучать всё быстрее. А ещё у неё горело лицо и руки, она приблизила руки к глазам и увидела, что кожа на них была красная, и вздувались пузыри. В пещере, не переставая, грозно ревело то таинственное существо, и от этого злобного рёва, волна дрожи пробегала по её телу, и она сжималась в комок, ожидая, что снова холодные лапы потащат её в темноту лабиринтов пещеры.

Первые лучи восходящего солнца коснулись верхушек деревьев, и скала встала на место. Вождь поднялся и шагнул к ней, лицо у него тоже было обожжено, как и у Сарики. Он спросил:

— Что ты видела, когда Нунду отпустил тебя?

— Жука, медного жука, он сказал мне: «Ксхе!»

— Ты навечно проклята.

— Что со мной будет?

— Не знаю. Но тебе нельзя жить среди людей. Ты теперь принадлежишь Нунду. И проклятие не умрёт с тобой.

— Как снять проклятие?

— Молись своим богам. Ты должна уехать с нашего острова, немедленно.

Вождь дал ей сухую палку, чтобы она опиралась на неё, и они пошли к деревне. Василий, увидев её всю в ожогах, заплаканную и растерзанную, сразу всё понял. Они собрали свои вещи, и пошли на берег. Никто в деревне не вышел из своих хижин, чтобы проститься с ними, когда они проходили по улице. Через несколько часов пришёл корабль и за ними отправили шлюпку. Сарика всё время молчала. Она снова и снова переживала события этой ночи и тихо стонала. Василий почти всё плаванье провёл на палубе, она лежала в каюте и не хотела видеть никого. По ночам её начинали мучить кошмары, она кричала, пугая своими криками команду. Ей снилось, что вместо рук у неё длинные клешни, и она пытается спрятаться от преследовавших её жутких существ, которые отрывали её клешни, но взамен оторванных у неё отрастали новые. Утром она не могла подняться с кровати, и порой ей казалось, что это не просто сны, а это всё происходит с ней на самом деле. Василий пытался с ней поговорить, но она молча показывала ему глазами на дверь, и он облегчённо уходил на палубу, чтобы не видеть её измученного лица. Сарика чувствовала, как постарела и ослабла, но её это больше не беспокоило. Она не доставала зеркало, чтобы не видеть себя. Но она видела свои руки, которые сохли и становились жилистыми и грубыми. К тому времени, когда они доплыли до Портсмута, она высохла настолько, что казалось, что сильный прибрежный ветер поднимет ей и унесёт за собой в далёкие дали. Сарика закуталась в шаль, и скользнула за Василием, покидая корабль, даже не попрощавшись с капитаном.

Она сидела в номере гостиницы, пока Василий договаривался о переправе их через Ла-Манш. Во Франции, в порту Дюнкерк, они даже не стали заселяться в гостиницу, Сарика заставила его сразу нанять экипаж. Она забилась в угол кареты и ещё плотнее закуталась в шаль. Она всю дорогу торопила его и торопила, и Василий уже не узнавал её голос. Он стал тихим и сухим. Она готова была ехать даже по ночам, но их возница возмутился, сказав, что ему и его лошадям нужен отдых. Василий терялся в загадках. Конечно, какие-то догадки рождались в его голове, но он был не готов к тому, что произошло дальше.

Через две недели они приехали в Псков, им оставался ещё один день до Твери, но неожиданно Сарика почувствовала себя очень плохо. Они нашли на окраине постоялый двор, Василий перенёс Сарику на руках в их комнату, и хотел вызвать доктора. Сарика отказалась, но он решил не слушать её и собрался пойти за доктором. Тогда Сарика откинула шаль, и Василий отшатнулся, увидев перед собой то, во что превратилась его жена. Изнеможенное тело, казалось, сплошь состояло только из костей и сухожилий, обтянутых кожей, приобретшей коричневый оттенок.