запряженный парой вороных лошадей.

Дверь кареты распахнулась.

С подножки спрыгнул человек в мундире с блестящими аксельбантами на плечах и бодрой походкой вошел в калитку.

– Князь… – обернувшись к нам, беззвучно, одними губами, прошептала Аглая.

Мы переглянулись.

– Он здесь явно инкогнито, – сквозь зубы процедил Данилевский. – Гербы, вон, фамильные на карете завешены, да и не по рангу-то ему совсем на простой конной паре выезжать…

Аглая поманила нас пальцем, и мы двинулись за ней в противоположную от ворот сторону. Пройдя с полсотни саженей, я увидел в ограде маленькую неприметную дверцу.

Кузина, сунув руку в обрамлявшую дверь листву, щелкнула невидимой для нас задвижкой, и мы один за другим проскользнули через эту тайную калитку в сад.

Аглая, потянув меня за рукав, прошептала Липе и Данилевскому:

– Подождите нас здесь!

Наши спутники остались у ограды. Я же последовал за кузиной по узкой тропинке, извивавшейся среди деревьев и выведшей нас, наконец, к тыльной стороне дома.

– В последние годы отца мучила водянка, и ему было тяжко принимать посетителей наверху, в своем рабочем кабинете, – проговорила Аглая. – Поэтому внизу он приказал устроить для себя приемную, чтобы вести переговоры там. Думаю, матушка поведет князя именно туда.

Мы прошли вдоль дома и оказались среди густых кустов сирени прямо под окнами приемного кабинета.

«Только бы Сапсан не решил обходить свои владения именно сейчас», – подумал я, поскольку мое появление в них он всегда отмечал громким заливистым лаем…

Я осторожно заглянул в окно.

Дверь распахнулась, и в кабинет, следуя за Надеждой Кирилловной, и вправду вошел нежданный посетитель. Хозяйка дома прошла в дальний угол, к столу, и, встав там, замерла в ожидании.

Князь же остановился у зеркала, висевшего на стене у самой двери. Он вынул из кармана маленькую щеточку и принялся аккуратно расчесывать свои усы. Он был вовсе не так стар, как мне ранее представлялось, – лет, наверное, тридцати пяти, – холен, солиден и, в отличие от своего младшего брата, не выглядел хлыщом и вертопрахом.

– Почтенная Надежда Кирилловна, – низким голосом проговорил князь, по-прежнему разглядывая в зеркале свои идеально подстриженные усы, – спешу вас заверить, что новость о завещании поразила меня не меньше, чем вас…

Потом он повернулся к окну.

Мы с Аглаей отпрянули, боясь оказаться замеченными.

Князь подошел к Надежде Кирилловне и продолжил:

– Я бы не стал беспокоить вас своим визитом без лишней надобности, понимая, сколь необходимо вам уединение в столь тяжелую минуту. Но, сказал я себе, ведь именно на мою поддержку для своей семьи рассчитывал покойный Петр Устинович! Посудите сами: его дело – вот то, что чрезвычайно заботило его. Кому, как ни нам с братьями продолжать его вести! Ведь и капиталов наших в общих с Петром Устиновичем прожектах более чем достаточно! Однако, задал я себе вопрос, только ли свои капиталы доверил мне покойный? Нет и нет! Его семья также непременно должна оставаться под моим покровительством…

Он приблизился к Надежде Кирилловне и поцеловал ей руку.

Вероятно, это было прилично в дворянских кругах, но Надежда Кирилловна была купеческой женой, и этот жест почтения ее явно смутил.

– Что же… вы предлагаете, любезный Евгений Константинович? – вздохнула она.

– Поддержку! В особенности финансовую. Я намерен выдать вам расписку, по которой вы сможете получить в банке двадцать тысяч рублей. Я думаю, это лишний раз докажет мою искренность. Однако… – князь на секунду запнулся, словно от смущения, – мне даже как-то неловко вас просить об этом, но я хотел бы уладить один пустяк.

– Какой же?

– Вы ведь, Надежда Кирилловна, знаете, что я не менее вашего покойного мужа привык держать свои дела в полном порядке. Но у Петра Устиновича остались на сохранении некоторые мои бумаги. Я веду речь о векселях моего отца. Вам они наверняка совершенно ни к чему, а мне они могут оказаться весьма потребны. Знаете ли вы что-нибудь о них?

Надежда Кирилловна замялась:

– Я была столь далека от дел и бумаг Петра Устиновича… Надо бы расспросить приказчика! Может, он что-либо знает…

В дверь вошла горничная, держа в руках поднос с чаем и сластями.

Мы тем временем продолжали стоять на нашем посту и слушать.

Но уже через четверть часа князь Кобрин распрощался. Его шаги послышались сперва в коридоре за кабинетом, затем на крыльце, потом на посыпанной гравием дорожке. Наконец до нас донеслось фырканье лошадей, щелканье кнута, скрип рессор и удаляющийся цокот копыт.

Когда все стихло, мы поспешили вернуться к калитке.

Только здесь мы вздохнули свободно. Аглая тихо засмеялась, прикрывая рот рукой, как хихикают маленькие девочки, прежде чем прошептать подружке на ухо какой-нибудь пустяковый секретик. Как ни странно, смеяться подобным образом захотелось и мне: слишком уж сильное напряжение мы испытали в этот час. Теперь мы оба прыскали и тряслись от смеха, будучи неспособными выговорить ни слова.

– Похоже, князь почтил своим визитом ваш дом, чтобы рассказать пару фривольных анекдотов, так? – промолвил Данилевский, переводя удивленный взгляд с меня на Аглаю.

– Нет, не совсем, – пытаясь подавить нервный смех, ответил я. – Князь хочет получить назад свои векселя…

– Векселя?

– Ага, – я снова глупо хихикнул.

– А вот это интересно! Выходит, он уверен, что бумаги остались у семьи покойного…

Мы замолчали и обернулись к Аглае.

Та пожала плечами:

– Что вы оба на меня так смотрите? Я впервые слышу об этих ваших векселях! О чем это вы ведете речь?

Я коротко рассказал кузине о том, о чем несколькими днями ранее мне поведал Данилевский: о старом князе, у которого ее отец служил управляющим, о выкупе Савельевым у кредиторов всех долговых обязательств и о спасении им княжеского семейства от неминуемого разорения. Не забыл я упомянуть и о том, что после приобретения всех векселей управляющий уже перестал быть управляющим, а стал успешным купцом, в руках которого, помимо его собственных, оказались все капиталы княжеской семьи.

– Все так запутано, – схватилась за виски Аглая. – Вы хотите сказать, что мой отец не позволил их семейству разориться, но и всеми их богатствами пользовался лишь по своему усмотрению? Это же шантаж!

– Если хочешь миллионами ворочать, зайчиком остаться не выйдет! – ответил Данилевский. – Но когда маленький капитал прикладываешь к капиталу посолиднее, да еще и сам выбираешь нужных людей для крупных сделок, неудивительно, что дела идут в гору!

– Значит, все савельевское наследство они почитают за свое, – подвела итог Аглая. – Теперь у них есть и миллионы, и возможность их тратить… И все же, выходит, выкупить у отца векселя при его жизни они так и не смогли. И где-то они до сих