он первый, кто сказал это так, чтобы я его услышала. И честно? Не помогает то, что он говорит это сразу после того, как я позволила Уэсту прижать меня к стекам и засунуть колено между моих бедер.

Не помогает и то, что мои трусики мокрые. Я чувствую себя шлюхой. Чувствую, что разрываюсь на части, не в состоянии придерживаться нужной линии более пяти минут.

Тупая киска раздвинет ноги для любого, — говорят мужчины в моей голове.

Я бы хотел посмотреть, как он ее трахнет. Я бы заплатил хорошие деньги, чтобы посмотреть на это.

Я смотрю на Уэста. Я чувствую себя презираемой и бессильной и мне так обидно, что он видит меня такой, что он смотрит так пристально и действительно видит то, что я стараюсь никому и никогда не позволять видеть.

Что я нахожусь на грани срыва. Все время.

Его глаза смягчаются, в них появляется жалость и от этого становится в сто раз хуже.

Глупая, жалкая шлюха.

— Все в порядке, — говорю я. — Я уже слышала это раньше.

— Это не нормально.

Я бессмысленно машу рукой в воздухе, потому что у меня нет ответа. Это не нормально. Но теперь это моя жизнь.

— Кэролайн, это не нормально, — Уэст кладет руки мне на плечи.

Я пожимаю плечами и делаю шаг в сторону, чтобы выйти из-под его рук.

— Я знаю, хорошо? Тебе не нужно орать на меня. Я знаю. Он собирается рассказать всем и тогда весь кампус будет шептаться о том, как мы практически трахались на четвертом этаже Гамильтона. Я поняла. Мне жаль, хорошо?

Мне кажется, его глаза могут прожечь во мне дыры, настолько они яростны. Кажется, что в них мелькают маленькие искорки. Морщины возле его рта становятся глубже.

— О чем ты сожалеешь?

О чем я не сожалею?

Я жалею обо всем, что когда-либо делала с парнем. Мой первый поцелуй, который произошел после танцев в восьмом классе с мальчиком по имени Коди. Мой первый французский поцелуй, который был с Нейтом. О том, что позволила Нейту снять с меня лифчик и ввести в меня свои пальцы. О том, что спала с Нейтом и думала, что мы занимаемся любовью. Сожалею о том, что покупала для него нижнее белье, позволяла ему фотографировать, когда думала, что это сблизит нас.

О Уэсте я тоже сожалею. Я сожалею о том, что только что произошло с Уэстом.

— Обо всем, — шепчу я.

Это неправильные слова. Его руки вцепляются в волосы, сжимая их.

— Господи. Я даже не могу понять, что с тобой, а?

— Ничего, что можно было бы исправить.

— Так почему ты здесь?

Я делаю глубокий вдох. Я могу это сделать.

— Мне нужно знать, что это больше не повторится. Что ты не будешь ходить и бить людей из-за меня.

Он хмурится, между его бровями глубокая морщина.

— Кто сказал, что это из-за тебя?

Вопрос застает меня врасплох.

— Я слышала… слышала, что вы, ребята, спорили из-за меня. Сьерра сказала Бриджит.

— Я не знаю никакой Сьерры.

— Думаю, она знает тебя.

Его лицо становится еще темнее.

— Это не ее дело. Или твое. Это между мной и Нейтом.

— Я думаю, мы уже прошли тот момент, когда ты можешь разыгрывать карту не твое дело.

Это еще больше его взволновало. Он отходит, следуя до конца ряда. Затем возвращается и хватает тележку обеими руками. Он выглядит так, будто хочет засунуть ее в меня.

— Он меня разозлил. Это все, что тебе нужно знать.

— Да, но…

Опустив голову, он ударяет носком ботинка по тележке. Не сильно, но достаточно сильно, чтобы создать слишком много шума.

— Ты должен рассказать мне, что случилось, — говорю я так спокойно, как только могу. — Тогда я оставлю тебя в покое.

Он поднимает голову.

— Ты думаешь, это то, чего я хочу? Чтобы ты оставила меня в покое?

Я не знаю, чего он хочет, поэтому поджимаю губы.

— Он вывел меня из себя, потому что он самодовольный, высокомерный урод, — говорит Уэст. — И мне было чертовски противно слушать его разговоры, ясно?

— Так что, я тут ни при чем?

Он снова проводит рукой по волосам. Отворачивается.

— Уэст?

— Я бы так не сказал.

Я жду.

Мне приходит в голову, что я умею ждать, и, возможно, в этом мое преимущество перед Уэстом. Он более опытный, более уверенный, но он непостоянен, а я нет. Я буду стоять здесь, пока он не закончит свою истерику и тогда ему придется рассказать мне.

Я жду еще немного.

Он снова поворачивается ко мне.

— Я сделал это не для тебя, ясно? Я просто не мог больше этого выносить. Он заслуживал того, чтобы его избили, и никто другой этого не делал. Но если у тебя есть какие-то фантазии о герое, можешь забыть об этом.

— И что это значит?

— Знаешь. Если ты заводишься, думая, что я ударил твоего бывшего, потому что у меня на тебя зуб.

— Ты серьезно?

— А почему бы мне не быть серьезным?

Несколько секунд я не могу говорить. Он только что так быстро перевел меня из состояния стыда и неловкости в состояние праведного гнева, что мой мозг не успевает за ним.

— Это так… самонадеянно, — наконец, справляюсь я. — Я имею в виду, так САМОНАДЕЯННО. После того, что ты только что… зачем тебе вообще говорить что-то подобное?

Он подходит ближе. Он вибрирует от эмоций, и я не могу разобраться в нем. Я не знаю, о чем он думает, что чувствует. Я только знаю, что он чувствует много.

— Почему ты дотронулась до меня? — спрашивает он.

— Я пыталась привлечь твое внимание.

— Люди стучат, когда пытаются привлечь чье-то внимание. Это было прикосновение.

— Это было…

У меня ничего нет. Я лапала его, и мы оба это знаем. Единственное, что я могу сделать сейчас, это солгать.

— Это было случайно.

Ненавижу, когда он так делает. Нависает надо мной с этими глазами и лицом. Смотрит на меня. Это моя новая наименее любимая вещь: когда на меня смотрит Уэст. Как будто он пытается развести меня на секс.

— Милая, — говорит он наконец, — это была чертовски долгая случайность.

— Не называй меня милой.

— Думаю, тебе это нравится.

— А я думаю, что у тебя слишком маленькие уши.

Я чуть не застонала после того, как сказала это.

Глупый болтливый рот.

Но я должна была что-то сказать, потому что милая — это унизительно для женщин, совершенно неуместно. И мне это даже нравится.

Уэст выдыхает смешок и улыбается.

— У тебя есть щель между передними