виде отъ него тьмою

       вся своя воя прикрыты…

И взглянул на солнце Игорь-князь,

и десница князя задрожала:

тьма,

        полки прикрывшая, клубясь,

по земле,

              по травам побежала.

И открылись,

как с холма — чужбина,

звезды в небе среди бела дня.

Вздрогнул конь. И, осадив коня,

князь воскликнул:

— Братья и дружина!

Лучше нам убитыми лежать,

чем в полоне под камчой дрожать!

Пусть летит по утренней росе

верный конь,

чтобы однажды с кручи

пред тобой предстал во всей красе

синий Дон

в движении могучем.

Эта страсть,

как огненный клубок,

жгла,

        томила до святого стона.

Путь широк.

Дон истинно глубок.

Синева таинственно бездонна.

И презрел знаменье Игорь-князь,

под знамена первым становясь.

— С вами, братья-русичи,

клянусь:

на скаку

копье сломить за Русь,

с вами, братья,

в поле незнакомом

за родную землю —

не за страх —

либо Дону изопьем шеломом,

либо прахом

ляжем на холмах!

* * *

Свиристит береста на березах,

на осинах щелкает кора:

вот они —

крещенские морозы,

вот они —

вселенские ветра!

Равные и небо, и равнина.

Разбрелись,

как мамонты, стога

Накалилась на ветру калина

и давно осыпалась

в снега.

Стынет в роще

иней ломко-синий,

льдистых веток слышен перезвяк.

Обожгло

              морозами

                             осинник.

Просквозило

                    ветром

                               березняк.

ПОДСОЛНУХИ БАБУШКИ ВЕРЫ

То ли с поля горчат медуница и клевер,

то ли детство мое наплывает, как сон.

Никогда в огород

мы не лазили к бабушке Вере,

хоть он был жердняком

абы как обнесен.

Шел ей вроде тогда

сто второй или третий —

а сама она сбилась со счета давно! —

и ослабли глаза,

и старушке на свете

даже в ясные дни

все казалось темно.

С той поры и пошло:

лишь с куста краснотала

мокрой веткой в окно

постучит верба-хлест,

поразвяжет она узелки у чувала

и на печь — семена,

чтоб пошли они в рост.

И когда встанут дни посреди небосвода,

и три кожи сползет

на реке с ребятни,

запылают подсолнухи в пол-огорода —

и к старушке лицом повернутся они!

А она с батожком встанет около прясла

и подолгу стоит и глядит в огород.

…Тот, кто видит в подсолнухах

только постное масло —

нашу бабушку Веру

никогда не поймет!

КУЛУНДИНСКИЙ КАНАЛ

В Кулунде —

где не каждой звезде

повезло отражаться в воде,

где веками пески

брали пашню в тиски,

а ветра вперехлест

пыль вздымали до звезд —

от Бурлы до Ключей

в небе коршун грустит,

тонко суслик свистит,

соль на солнце блестит,

под ногами хрустит.

Солона даже тень,

солон труженик-день:

на спине и плечах

проступил солончак.

День извечных забот

в полный рост и накал.

…Вот сюда и придет

Кулундинский канал!

* * *

Завари листом смородины

чай — и чуткою душой

сам поймешь: без малой родины

нет понятия — большой.

Без примет родимой улицы,

что растрогали до слез;

дом Бакулиных ссутулился,

дом Поповых в землю врос.

Без старушки на завалинке

и ее славянских глаз,

что тебя знавали маленьким

и признали в этот раз.

Встану рано утром, гляну я —

оторваться не могу:

конь мухортый и буланая

кобылица на лугу.

Четкий след копыта выбили

на отаве молодой.

Первый иней густо выбелил

две березы над водой.

А за этими березами —

копны розметью, стерня.

Изумительные озими.

О т ч и н а.

Начало дня.

Анатолий Парпара

МОСКВА

РАЗДУМЬЕ О РОДИНЕ

Выносит тихая

Полночная дорога

На холм большой

В густую синеву,

И я сажусь,

Чтоб отдохнуть немного,

В глубокую

И нежную траву.

И слышно мне,

Как на лесных рябинах

Росой полощут горло соловьи

И начинают

В честь своих любимых

Лирические,

Звонкие бои…

И слышно мне,

Как в понизовье где-то

Проходит осыпь

Яблочных плодов,

Как будто бьет

В тугую грудь планеты

Крутой волною

Океан садов…

Земля моя!

Дивлюсь твоим истокам,

Преодолевшим

Тысячи скорбей

От старины,

Былинной и далекой,

До жуткой были

Памяти моей.

Какие смерчи

Жгли твои отавы,

И смерть

Суровый предъявляла счет,

Но в рост великий

Выгоняешь травы

И наделяешь

Мужеством народ!

И памятуя

Боли лихолетья,

Не помнишь ты,

Сердечная,

О зле…

Россия, Русь,

Цвети тысячелетья

И радуй

Всех живущих на земле!

* * *

В дальних далях голубой земли

(В гавани иль на морском приволье)

Флотские увижу корабли —

Сердце вздрогнет в радости и боли.

Как они изящны и легки,

Как глядятся на небесном фоне,

Как прекрасны в форме моряки —

В самой лучшей на планете форме!

Вот идут матросы:

К стати — стать,

Мужественны и русоволосы,

На себе пришлось мне испытать

Нежность и любовь людей к матросам.

Моряки — особенный народ,

Зубы стиснут,

Но