появлялась на свет заново для новой жизни. В этой боли была и боль её матери, сестёр и других близких. Лицо её было мокрым от пота и слёз, опухшие веки с трудом открывались при свете, губы дрожали и с трудом ловили воздух. Но холод каменного пола постепенно успокоил плачущую девушку. Дыхание её становилось ровнее, слёзы на щеках высохли.

За окнами уже были фиолетовые сумерки, когда Клара поднялась на ноги, разбитая, обессилевшая, бледная, как после тяжёлой болезни, но спокойная. Ей показалось, что руки Христа на распятии чуть заметно шевелятся на неподвижной стене.

В последующие дни она старалась жить так, как и намеревалась: каждые три часа молилась перед алтарём, а остальное время работала в саду. Но она уже не чувствовала покоя. В её ушах продолжали звучать грозные слова: «Мы ещё вернёмся сюда!» Она напряжённо вслушивалась в отдалённые голоса, и ей казалось, что она различает приказы дяди Мональдо. Предчувствия не обманывали её. Слуги господина Фавароне часто крутились вокруг монастыря, так как им было приказано следить за каждым шагом Клары, если она выйдет из стен монастыря Святого Павла. Но Клара осмотрительно не покидала места, где она была защищена правом убежища. Впрочем, ей незачем и некуда было выходить.

В эти трудные дни её навестили Агнесса и Бона.

– Я восхищаюсь тобой, Клара, из-за того, что ты сделала, – сказала Агнесса, с любовью вглядываясь в бледное лицо сестры, в её блестящие глаза, темнеющие какой-то новой глубиной.

– Я счастлива, и… мне трудно, – прошептала Клара.

– Возьми меня к себе. Я хочу жить, как ты. Не для себя. Когда ты ушла из дома, я поняла, что величайшая радость – в том, чтобы забыть о себе, в самоотречении. Я говорила об этом с матерью. Она это понимает и не отрекается от тебя, хотя и боится признаться, что думает так же, как ты.

– Как я молилась об этом! И Бог услышал меня! Бог просветил её! – Клара внезапно оживилась. На её бледном, как мел, лице появился румянец.

– Ты позволишь мне пойти за тобой? – спросила Агнесса, напряжённо и выжидающе глядя на сестру.

– О, да! Если только ты действительно этого хочешь! Да! – ответила она в радостном волнении и протянула руки к сестре.

Они крепко обнялись и закружились, громко смеясь, радуясь друг другу, миру, жизни, которая так прекрасна, несмотря на страдания, потому что над всем царит Бог и Его воля.

– А я? Могу ли я стать твоей сестрой? – спросила Бона.

Они остановились, удивлённые её вопросом, и разжали объятия.

Клара вдруг стала серьёзной. Она уселась на лавку и после минутного размышления, которое показалось очень долгим, сказала:

– Я хочу, чтобы по моему пути пошли многие люди. Но нельзя поспешно уничтожать всю предшествующую жизнь. Нужно быть уверенной в своём призвании. Испытай себя. Прежде чем надеть рубище на всю оставшуюся жизнь, чтобы в своей бедности славить Бога, соверши далёкое и трудное паломничество. Ты должна будешь несколько недель голодать, ноги твои будут босы, а на теле – жёсткая, грубая шерсть. Иди в паломничество в Сантьяго-де-Компостела[4]. Святой Иаков просветит тебя. А я буду молиться о тебе.

– Я сделаю так, как ты сказала, Клара, – ответила Бона, глубоко задумавшись.

Клара провела в монастыре Святого Павла ещё несколько дней. Она не хотела там дольше оставаться. Франциск тоже не считал это место подходящим. Вечером он вместе с двумя братьями, Филиппом и Бернардом, подошёл к стенам монастыря. Франциск тихо позвал Клару. Она набросила на голову грубый платок и выскользнула за ворота.

Обойдя главную дорогу, они направились в храм Святого Ангела в Панцо. Здесь, в монастыре бенедиктинок, было спокойно и безопасно.

«До свидания, мама»

Жизнь в Панцо текла спокойно и размеренно. Клара поселилась в монастыре, который охранял и защищал её, но жила она самостоятельно, не с монахинями. Она не присоединилась к монастырским делам, у неё была своя цель, для которой она старалась объединить других. Бенедиктинки молились в определённые часы дня и ночи поочерёдно, а Клара – во все эти часы. Монахини не голодали, не постились до боли в желудке. Клара же питалась малой толикой того, что они для неё оставляли. Бенедиктинки удивлялись тому, какой строгой к себе была эта новенькая. Некоторые, видя её тоненькую фигурку, сияющее лицо и искрящиеся радостью, одухотворённые глаза, восхищались ею. Но были и те, кто относились к девушке недоверчиво и даже неприязненно. Они завидовали силе духа, проявлявшейся в каждом жесте, в каждом слове Клары. Она была полна того особого достоинства, которое даёт светлый и сильный дух. Кроме того, она очаровывала и внешней красотой. В худом лице с бархатистой нежной кожей, блестящими глазами, правильными чертами лица, мягкими и полными благородства, было что-то от свежести и таинственности раскрывающегося бутона цветка или от красоты бездонного озера на рассвете, когда серебряная мгла ещё дрожит над золотисто-розовой поверхностью воды.

– Не печалься. Молитвой ты победишь людскую злобу, – сказала ей однажды настоятельница, чтобы подбодрить её. – Даже если ты не изменишь других, ты изменишься сама. Ты научишься находить радость в страдании.

Клара много времени проводила перед алтарём. Ночью она вставала каждые два часа. На ощупь, босая – с того дня в Порциунколе она не носила обуви – приходила она в часовню. Едва не теряя сознание от усталости, Клара падала на колени, мысли её, смешавшиеся после прерванного сна, возносились к Богу, но чувства, которые она испытывала, были подобны тем, какие испытывает уставшая от бессонницы мать, склонившаяся над младенцем.

Однако присутствие Клары в монастыре бенедиктинок вызывало недовольство многих сестёр. Когда они ели, она постилась, когда спали – бодрствовала, молясь. Кроме того, за стенами монастыря появлялись её родные. Они бродили вокруг, грозные в своей бессильной злобе, готовые в любую минуту схватить девушку, если она ступит за калитку.

– Подстерегают, словно волки! – в сердцах воскликнула одна из сестёр, когда, отворив монастырские ворота, она увидела, как несколько вооружённых слуг стремительно выскочили на дорогу, а из-под копыт и ног покатились камни, поднимая пыль. Двери сразу захлопнулись, а сестра, вся в поту, крикнула бегущей через двор Кларе:

– Ну, уж теперь действительно довольно! Ярость твоих родных слишком обременительна!

Клара опустила голову и медленно, шаг за шагом, пошла в сторону спальни, где у неё был тюфяк в углу.

В этот день её навестила мать. Они виделись впервые с тех пор, как Клара ушла из дома.

Они стояли друг напротив друга, и какая-то неуверенность и беспомощность камнем лежала на сердце и у Клары, и у Ортоланы. Они смотрели друг на друга, два человека, бывшие когда-то самыми близкими, а теперь разделённые барьером непонимания. И, ища правду в глазах друг