Шрифт:
Закладка:
Матвей привык отвечать за свои поступки. Но в данной ситуации до конца так и не определился, за какой из них должен взять на себя ответственность.
Глава 12
Решение жениться на Арине далось Минину нелегко. Его не страшили угрозы Елены Васильевны. Не могло разжалобить нытье и настырное преследование Арины. Окончательное решение он принял только после тяжелого разговора с Ксенией.
Встреча, на которой он настаивал, состоялась. Матвей клятвенно обещал родственникам Ксении, что она будет последней. С одной оговоркой — ее исход зависит от решения Ксюши.
Они сидели в тихом кафе, которое не раз служило местом их свиданий. Здесь все напоминало о безоблачном времени, когда они были счастливы и ничто не предвещало грозы.
Матвей напряженно всматривался в лицо любимой, надеясь увидеть в нем хотя бы каплю былых чувств. Но оно было непроницаемым, словно скрытым под маской.
— Ксюша, услышь меня хотя бы с третьей попытки. Я — подлец в глазах твоей сестры и матери. Я сам себя ненавижу за минутную слабость, которая стала причиной твоей ненависти ко мне. Но поверь, даже если я виноват, то уже достаточно наказан. Не молчи! Выскажи мне все. Нам обоим станет легче.
Ксения сидела, задумчивая, грустная и безучастная. Казалось, ее силой заставили встретиться с Матвеем. Поэтому только она и была здесь.
Но кто мог знать, что творилось в ее душе?
Матвей, не дождавшись ответной реакции, решил идти до конца. Он поставил цель во что бы то ни стало достучаться до прежней Ксюши. И, не скрывая деталей, пересказывал ей все варианты, которые только смог представить его пылающий мозг.
Когда он умолк, Ксения посмотрела на него:
— Матвей, ты сам понимаешь, что все твои предложения абсурдны.
Ее равнодушие и холодный тон, с которым она говорила словно о чужих проблемах, лишал Минина последней надежды пробиться сквозь толщу отчуждения.
— Ксюша, если мы будем вместе, мы справимся. Я сделаю все для ребенка, Арина не будет ни в чем нуждаться. Мы будем помогать ей растить малыша. Но не отталкивай меня. Стань моей женой. Я не вижу другого развития событий.
— Нет. Этого не будет. Никогда. Арина ждет от тебя ребенка. И ему в равной степени нужны отец и мать. Родная мать. И отец, который всегда будет рядом. Ребенок ни в чем не виноват.
— А мы с тобой в чем виноваты?! Ты понимаешь, что все мы будем несчастливы. Я, ты, Арина! И малыш. Он тоже не будет счастливым в окружении несчастных людей. Ксения, еще есть время все исправить.
— Нет. У нас нет ни времени, ни возможности что-нибудь изменить. Я прошу тебя, ради крохотного существа, ради твоей кровиночки, смирись. Время лечит. Все образуется, когда ребенок родится. Ты должен быть рядом с Ариной в этот сложный период. Ради ребенка, Матвей.
— Я не могу поверить, что это говоришь ты. Надеялся, что достучусь до твоего сердца, до твоего разума. А ты… Идешь на поводу у своей взбалмошной сестры. И принуждаешь меня делать то же самое.
— Мне пора, Матвей. Этот разговор никогда не закончится. А дома переживает Арина. Ей нельзя волноваться. Надеюсь, ты поступишь, как порядочный мужчина, умеющий отвечать за свои ошибки. Прощай. И больше не ищи встреч со мной. Я не изменю своего решения.
Она встала и, предупредив Матвея, поднявшегося было вслед за ней, медленно направилась к выходу.
Минин смотрел вслед удаляющейся Ксении. Глаза его были — сплошная боль. Он долго еще стоял без движений, без мыслей, без желания жить.
***
И вот он стоит здесь, как осужденный на казнь. Поникший, смирившийся, раздавленный и… почти неживой. Мысленно проклинает себя за то, в чем был иль не был виноват.
Ситуация напряженная, и настолько необычная, что он не может вымолвить ни слова. Ведь от него ждут не совсем обычные слова. Хотя чуть больше месяца назад он произносил их уверенно, со счастливой улыбкой…
Но тогда все было по-другому.
Празднично накрытый стол.
Сияющая улыбка Ксюши.
Он, окрыленный ее согласием на предложение руки и сердца.
Благосклонно улыбающаяся мать его любимой девушки…
Теребя блестящие завитки ленточек на обязательном (по настоянию Арины) букете, он не решался взглянуть ни на одну из присутствующих женщин.
Елена Васильевна смотрела на Минина с нескрываемым осуждением, граничащим с брезгливостью. Сурово поджав губы и скрестив руки на груди, она буравила его взглядом, полным гнева и презрения.
"Была б моя воля, выгнала бы взашей незадачливого жениха. Но Аришка! Дурила стоеросовая! Угораздило же забеременеть от этого пентюха…"- думала она. Вслух же язвительно добавила:
— Ну что же Вы, батенька, молчите? Явились, так уж извольте говорить, — прервала она затянувшееся молчание.
Ксения, не в силах больше сдерживать слез и унизительности ситуации, при которой вынуждена присутствовать, вышла из комнаты.
Елена Васильевна и Ариша не бросились ее утешать. Обе понимали ее состояние. Правда, сочувствовала ей только мать, сердце которой бешено колотилось в груди от негодования и ненависти к Матвею, жениху старшей дочери — Ксении. Теперь уже бывшему…
Младшую же из сестер переполняло торжествующее злорадство. Все получилось так, как она хотела. Однако ей сейчас предстояло разруливать последствия своей подлой интриги.
— Матюша, не стесняйся, — она подарила Матвею обворожительную улыбку, — так надо. Без соблюдения обычаев нельзя.
Последние слова словно разрядом тока прошибли незадачливого жениха. Дальнейшее молчание становилось невыносимым.
— Я… пришел…
— Видим, что не прилетел на крыльях любви, — оборвала его неудачную попытку Елена Васильевна.
— Я… должен… просить руки… Вашей дочери.
— Говори уж как есть. Вынужден. Пакостник!
— Мама, ну что ты начинаешь? — пыталась урезонить ее Арина. В ее голосе послышались нотки тревоги. Как бы все не расстроилось.
Опять повисла тишина.
Густая, недобрая, напряженная.
Казалось, разрядить обстановку было немыслимо.
Но Арина не зря отличалась смелым и дерзким характером.
— Что это мы в прихожей стоим. Давайте пройдем в гостиную. Сядем рядком, поговорим ладком, — затараторила она, увлекая к столу своего жениха и мать, явно не разделяющую гостеприимного энтузиазма младшей дочери.
***
А в соседней комнате беззвучные рыдания сотрясали Ксению. До боли в скулах сжимая зубами подушку, она изо всех сил старалась не закричать в голос. Кулаки ее посинели от напряжения, с которым сдавливали спинку дивана.
Горе бедной девушки было безгранично.
Оно разрывало душу в клочья.
Оно жгло глаза
