На нас пялятся, и это плохо. Чужих, как видно, здесь немного.

Но и цель наша уже совсем близка: Чёрная гора закрыла полнеба.

Она, конечно, не гора, она скорее скала — отвесные склоны, острые, как у клинка, грани, ничуть не затупившиеся за века работы воды и ветра.

И ещё здесь начинаешь слышать море. Оно тут тёплое и ласковое — если не считать поры осенних штормов, как раз в эти месяцы. У подножия обсидиановой громады — небольшая бухта. Я там бывал пару раз, больше не хочу, но лезть придётся: взялся за гуж, не говори, что своя рубашка ближе к телу.

Тут теперь настоящий городок, срублено всё криво-косо, на скорую руку, «временно» — да так и оставшееся надолго. Не встретишь тут солидных, основательных лавок, добротных постоялых дворов, уважающих себя трактиров, где можно даже встретить настоящую скатерть.

Нет, здесь всё кое-как, наспех, лишь бы стояло да крыша б не текла.

Потому что никто возле Чёрной горы, не уверен, будет ли всё это стоять на следующее утро.

Правда, нет здесь и королевских альбо императорских сборщиков податей, сюда не пускают жадных ростовщиков; привечают скупщиков разного рода добычи, но то, как известно, «совсем другое дело».

— Головой не верти! — шиплю я на Бри. — Иди так, словно весь рынок намерена с собой унести!

Это, надо сказать, у Бри получается сразу и очень убедительно.

Мы идём к берегу. И очень скоро, куда раньше, чем я ожидал, начинаю ощущать то, из-за чего Гора и обрела свою славу.

Бри, надо полагать, тоже, потому что вдруг бледнеет, спотыкается и почти повисает на мне; я едва успеваю её подхватить.

— Чувствуешь? — шепчу ей на ухо, и она судорожно кивает.

...Похитителям Манюни просто некуда больше деваться. Тут для них самое место — они могут найти покупателя на свой хабар или же передать добытое заказчику. Даже если они намерены разобрать избушку по бревнышку — они займутся этим здесь. Ну, если хоть что-то понимают в своём ремесле (а я подозреваю, что таки-понимают).

— Куда дальше? — шипит Бри. Она уже оправилась, глаза зло блестят.

— На рынок. Есть у меня там один знакомец…

Варзул был гоблином. Низким таким, зеленокожим. Младшим братом орочьего племени. Держал он мелкую лавчонку на рынке возле Чёрной горы, а промышлял, как нетрудно догадаться, тем, что торговал достоверными сведениями. Правда, продавал он их всем, кто готов был заплатить; просто удивительно, что сумел протянуть так долго.

Знакомство (и поддержание оного) стоило мне в своё время очень дорого.

Впрочем, потраченное окупилось сторицей.

Отправив Бри гулять по рынку со строжайшим указанием «никуда не исчезать», захожу в лавку.

Она совсем крошечная. Собственно, это даже не лавка, а телега, у которой опускается борт, выдвигается прилавок, поднимаются шесты с натянутой на них суровой парусиной… и готово!

На прилавке разложены артефакты, за спиной гоблина, на специальном поднимающемся щите, прикреплены цепями особо ценные.

Варзул сидит на складной табуреточке, скучает. Точнее, он, конечно, никогда не скучает. Просто раз сидит — значит, переваривает полученные вести.

— Ив! — Он взмахивает зеленой лапой. — Давненько не заглядывал! Чем поможет тебе старый бедный гоблин?

— Ты богаче всех здешних торговцев, приятель Вар.

— Э-э, зачем льстишь нищему гобо, едва набирающему себе на вечерний суп?

У зеленокожих принято вечно жаловаться на судьбу, бедность, болезни и прочие напасти; они верят, что если пожаловаться, то настоящие беды обойдут их стороной.

— Мне нужны вести.

— Само собой, само собой! Иначе зачем бы пришёл ты ко всеми забытому Варзулу, у которого совершенно нет друзей? К Варзулу все приходят только по делу! Нет бы просто зайти, поболтать… сыграть в тавлеи… ну, что уж делать! Какие вести тебе потребны, Ив? Ты только помни, что их я тебе продам — по сходной цене, конечно, очень невысокой — но, если меня о тебе спросят, это я тоже продам. Ты меня знаешь, дружище, честность — моё ремесло! Я никого не обманываю, никому не обещаю молчать — и слово своё держу!..

Он широко ухмыляется. Зубы у него, как и у ламии, мелкие и острые.

Да, Варзул никому не обещает молчать, ни на кого не работает — и до сих пор цел.

— Иногда я удивляюсь, отчего тебя ещё не зарезали, гобо, — усмехаюсь я. Это тоже согласно обычаю. Пожелать всяческих бедствий хозяину — значит отвратить их от него.

— Зачем же резать такого полезного Варзула? — резонно отвечает мне зеленокожий. — Вот, скажем, пришёл ко мне молодой колдун Иван. И хочет меня о чём-то спросить. И я Ивану отвечу. Честно, всё, что знаю. Получу с Ивана плату… совсем, совсем небольшую, много ли надо бедному гоблину? А потом заглянет ко мне, скажем, сам капитан Бойко. И спросит — не видал ли несчастный Варзул юного-красивого колдуна Ивана? И что же, мне обманывать почтенного, всеми уважаемого капитана, чьими милостями мы все тут обитаем?.. Нет, конечно же! И я отвечу ему открыто, мол, да, видел колдуна Ивана, было дело!.. Всё по-честному, Ив!..

— Ну да, но если капитан не спросит…

— А если не спросит, то, само собой, и не скажу. Я отвечаю на все вопросы, Ив, но только на те, что мне задают прямо и чётко, дорогой.

И тоже ухмыляется.

Может, в этом и есть секрет его неуязвимости?

— Короче. Мне нужен тёмный эльф. Они здесь нечастые гости, не видал ли ты последние дни кого? Не слышал ли?

— Как не слышать, — тотчас ответствует гоблин, без малейшей задержки. — И слышал, и видел, Ив. Так что готовь плату.

— Сколько же? В звонкой монете?

— Ай, ай, совсем забыл порядки старого Варзула! Забыл, что денег я не беру? Ведь когда ничего не продаёшь за деньги, то и подати с тебя взять нечем, верно?

— Монету не берешь, что тогда?

— Ай, сущий пустяк для тебя, дорогой! Всего лишь один рунный кубик. У меня как раз один такой завалялся, не иначе, тебя поджидал!..

Движение морщинистой зеленой кисти — и на прилавке передо мной маслянисто поблескивающий додекаэдр с гранями размером с дюйм. Пятиугольные грани девственно чисты.

— Ты мастер рун и начертаний, Ив. Я могу выгодно обменять твои работы. Так что вот этот вот кубик — моя цена.

— Дороговато выйдет, — сухо замечаю я.

— Вести того стоят. Не