— Убьёшь ты меня, или нет, Пётр, только узнал я лишь сейчас от тебя лично, что та молодая и красивая женщина, которой ты когда-то гордился и хвастался в автобусе, жадно поглощая вино «из горла» бутылки, была твоей женой. И что утром того рокового дня она уехала в больницу на аборт, а потом и совсем ускользнула от тебя на Север. Невероятно это. Но что же делать, Пётр? Я едва с тобой знаком, и никогда не был твоим другом, и ничего не обещал тебе, и, конечно же, не знал, что она твоя жена. Это просто роковая ошибка, и очень жаль, что ты не смог по достоинству оценить и удержать свою жену. Я сочувствую тебе, но все люди делают ошибки, такова жизнь…

— Да пошёл ты… расфилософствовался тут, — прервал его негодующий Пётр. — Говорю тебе, счастье твоё, коллектор, что не попался ты мне тогда под горячую руку, точно убил бы тебя…

— Убьёшь ты меня, Пётр, или позволишь умереть своей смертью, — повторил коллектор, — это вопрос действительно философский, тем более, сейчас, когда Катерины здесь нет, да и у тебя уже почти пропало желания совершить преступление. — Молчи, молчи, коллектор! — прокричал обиженный строитель, поспешно удаляясь прочь. И на ходу, еле сдерживая себя, всё ещё твердил: — Убил бы… убил бы… видит Бог, совершил бы преступление…

…А было всё вот так. В тот воскресный день прораб строительной бригады и коллектор бурового отряда сидели в холостяцком доме у прораба, и не спеша за бутылкой «андроповской» водки коротали время. — Слушай, коллектор, — словно спохватившись, молвил прораб, — скука невыносимая, пойдём-ка мы с тобой к моим девкам — малярам и штукатурам, и развеемся, хватит киснуть. В отличие от своего собутыльника-коллектора он был лет на пятнадцать старше, и уже прошёл стадии семейных перипетий, будучи хотя и неоднократно женат, но в данный момент разведён. — Есть у меня здесь подруга, — сказал он, — да и тебе найдутся девушки, помладше моей, которые находятся рядом. Короче, на месте определишься сам. — Я не против, — тотчас откликнулся коллектор. И они пошли на новую улицу, где стояли домики, предназначенные для научных работников, но пока не сданные под ключ, и временно заселённые строителями. А когда зашли в дом, коллектор уже с первого взгляда не мог оторваться от голубоглазой блондинки, которая, лёжа на кровати, смотрела удивлённо на него из-под пледа, укрывающего её до самого подбородка. — Знакомься, коллектор, это Катерина. А в следующей комнате, моя незабвенная Оксана. — Здравствуйте, милые девушки, — наконец поздоровался прораб. — Здесь должна находиться еще одна ваша подружка, но её кровать свободна, из чего я полагаю, что она временно отсутствует. — Да, Борис Иванович, Тамара ушла в магазин и скоро вернётся, — прояснила Катерина, и неожиданно заявила, глядя на коллектора: — А я тебя знаю, видела тебя в клубе среди буровиков, я тогда удивилась, почему они все тебя зовут не по имени, а «коллектором». — Да, я и есть коллектор, уважаемая Катерина, так уж повелось, это моя должность. А само слово «коллектор», — пояснил он, — означает «собиратель»… И не договорил. Тут напомнил ещё раз о себе прораб: — Я вижу, быстро вы нашли точку соприкосновения, пойду я, пожалуй, к своей дорогой и желанной Оксаночке, и иронично заметил: — не буду, вмешиваться в ваш зажигательный «интим». — Оксана! Я с тобой, — открывая в её комнату дверь, известил он.

— Так вот, Катюша, — продолжил беседу коллектор, — действительно, буровики бурят скважину, а я «собираю» о ней сведения и записываю их в геологический журнал, так сказать, документирую. А вообще родители меня назвали Игорем. Ты уж извини, но у вас в доме нет стульев, и я, как говорится, «с вашего позволения, присяду на краешек твоей кроватки», чтобы быть ближе к тебе. И скажу сразу, как на духу, что ты мне нравишься, а твои выразительные глаза очень впечатляют, зачаровывают голубизной и притягивают, располагая к близости и нежности, совсем не хочется от них отрываться, сразу же приходят на ум стихи:

Ты в глаза мне смотреть не стыдись,

Я и сам с тобой страшно уступчивый:

Обоюдная пылкая влюбчивость

Разве может не скрашивать жизнь?

Нет, не может не скрашивать жизнь!

Ты явилась нежданно, как миг,

И склонилась застенчиво нежная…

Отзвук милого юного прежнего,

Я к коленям твоим приник,

Я счастливый к коленям приник!

И хотя я ещё не «приник к твоим коленям», как звучит в стихотворении, но очень хочется: -

И шепнул я мгновенью: «Замри,

Пусть не будет успехов и зрелости

В ежедневно-обыденной серости,

Только этот восторг пусть горит,

Вечно пусть мой восторг горит!»

— Я, Катенька, хоть и геолог, но обожаю литературу и хочу поступать на филологический факультет в университет. Признаюсь, люблю стихи и буду тебя сегодня ими очаровывать.

— Игорь, а я тебя буду звать, как и все, «коллектором», не возражаешь? Мне кажется, это упрощает отношения, и даже сближает, — сообщила Катерина. — Пожалуйста, — согласился Игорь, — а я тебя буду звать Катенька, прошу тебя, пусть это будет без возражений, мне так приятней и удобней. И знаешь, глядя на тебя, мне сейчас приходит на память ещё более значимый поток стихов, касающихся тебя:

Неведомое, кроткое создание,

Загадка моего воображения:

И радость ты, и нежность, и страдание -

Беда моя, тоска и упоение.

Мечта моя, земная и желанная,

Томление моё неодолимое.

Нежданная, негаданная, странная

И беспредельно мною ты любимая.

…Вернулась из магазина Тамара, когда завечерело, и закрыла входную дверь сразу же на внутренний замок. — Не удивляйтесь, — сказала она, — дверь закрываю от непрошеных гостей. Суженый твой, Катя, «бешеный Петро», слоняется с алкашами возле магазина, уже хорошо поддатый, а завидев меня, спрашивал, не знаю ли я, где ты? Я ответила, что ты уехала к матери, «чтобы только не видеть тебя, горемычного».

Свет в доме не зажигали. Прораб, удалившись к Оксане, и увлечённый своей пассией, едва ли заметил появления Тамары. Коллектор тоже не придал особого значения сообщениям о каком-то Петре, в пьяном виде блуждающем вокруг магазина. Просто, увлечённый чарами Катерины и стихами, всплывшими в памяти под её воздействием, всё ещё подвергнутый тайным томлением, он плотнее придвинулся к ней и вполголоса душевно произносил рифмованные слова: «Как хорошо безудержно пылать, забыв самоконтроль и пульс сердцебиения: смеяться, петь, печалиться, рыдать в святом наплыве откровения», а потом, приблизив вплотную лицо к лицу Кати, утвердительно заключил: «с любимой только можно так