на этот счёт. Тогда послали за сторожем, но и он никому ворот не открывал и машин не видел. Милиционер тоже, не обнаружив следов взлома, отправил плотников, потому что делать здесь нечего — всё было в порядке.

Створки рамы были растворены настежь — туда вёл бумажный след! Но решётки на окне были довольно частыми, и человеку такую махину бумаги поштучно не перетаскать даже за несколько суток непрерывной работы, не то, что за ночь.

Уже давно прозвучал звонок на урок, но школьники толпой пошли вдоль стены, завернули за угол школы и увидели множество бумажных следов в пришкольном скверике, расходившихся в разные стороны от окна в кладовке. Все замерли от неожиданности: на их глазах следы стали исчезать, как дым, и уже ничего не могли рассказать ни Таисии Петровне, ни Настеньке и тем более — милиционеру.

А в школе был срочно созван педсовет, над котором до седьмого пота бились учителя над разрешением этой бумажной загадки. Но когда учителя совсем выбились из сил, зазвонил телефон. Все бросились снимать трубку, но всех опередила Настенька:

— Алло! Школа слушает!

— Всё в порядке! — загудел в трубке знакомый голос стекольщика.

— Что в порядке? — Неестественно взвизгнула Настенька.

— Макулатура, — гудел далёкий голос.

— Как в порядке?

— Да очень просто! Вчера ребятишки работали по почтовым ящикам, а за ночь газеты и журналы вернулись к своим читателям. Ведь они ещё нечитанные и рядом с макулатурой им делать нечего! Оказывается, в нашей многоэтажке они тоже поработали.

По мере разговора, лицо пионервожатой становилось всё бледнее, а едва дослушав последние слова, опустила голову и пошла вон из учительской. Обернувшись, сказала:

— Всё правильно… Педсовет можно заканчивать…

Тайна прошлой ночи

Едва погасли школьные огни, сторож поудобнее улёгся на стареньком диванчике в дежурной комнатке и, как говорится: дал храпака…

А напротив дежурки в старой кладовке, где хранился всякий хлам, отживший свой век, или же преждевременно туда выброшенные ненужные приборы, столы, парты, стулья, ведра и т. д. — всё равно они там лежали годами, старели, дряхлели, теряли свой первоначальный вид.

Вот старый письменный, дубовый стол с прекрасной старинной резьбой,

но загаженный сквернословием чьей-то неумелой рукой. А на старой парте было нацарапано: Люда + Коля = любовь! Вот единственное пятно на всём этом хламе! Множество чернильных пятен и бессмысленных царапин терзали деревянные тела одряхлевших творений умелых рук.

Вот старый, одноногий глобус с выпученными глазами-океанами и пыльной кисточкой на полюсе, горы старых, пожелтевших газет с потускневшими лицами и именами. Много ещё тут обиженных жизнью предметов, заброшенных временем и людьми. По ночам здесь был слышен тихий шелест невнятного разговора между этими жителями кладовки, с покашливанием и тоской, которые вспоминали свои молодые годы, часы и мгновенья, когда их поглаживали тёплые человеческие руки, читали, удивлялись, возмущались и дарили радость окружающим. При разговорах пыль забивалась в нос, и тогда слышалось за дверью чихание и ропот, но сторож спросонья ничего понять не мог… «Наверное,

померещилось», — и продолжал досматривать свои сны.

Иногда в кладовке становилось шумно и тесно, пахло старой и свежей типографской краской: сюда складывали на время собранную школьниками макулатуру.

Вот и этой ночью в кладовке царило заметное оживление. В тот момент, когда за дверью раздался внушительный храп, древко от знамени тоненько чихнуло и, согнувшись вдвое, поднял с кучи огромную связку макулатуры — газет и журналов.

Из связки просунулась тоненькая рука и указала на узел:

— Ну что ты медлишь? Развязывай скорее, а то я скоро задохнусь от вони своих старых соседей.

Древко задумалось и хотело обидеться за старые газеты и журналы: ведь оно тоже старое, только в печь годится, но потом передумало и развязало узел увесистой пачки макулатуры. На пол в темноту посыпались с шорохом затворники со вздохом облегчения.

Совершенно новенький журнал «Конструктор», некоторые страницы его ещё даже не разрезаны, чуть примятый и припылённый, выгнув спину дугой, как сиамский кот, встряхнулся:

— Уф, ну, чёртова духота! Послушай, милейший Древко, не огорчайся! Это я от тесноты и грязи ворчу, а так… открой, пожалуйста, окно: проветриться нужно.

Благородное Древко с высоко поднятой головой припрыгало к окну и толкнулось в оконную раму, но она была закрыта на шпингалет.

Тогда «Конструктор» присел и прыгнул прямо на подоконник, потом — на голову Древко и повернул шпингалет. Древко тут же распахнуло обе половинки школьной рамы.

В кладовку ворвался свежий весенний воздух, прогретый за день ярким весенним солнышком, первой зелёной травкой и освежающей влагой. Стояла глубокая ночь, полная таинственности и тишины, а в глубине кладовки послышались возня, ворчание, писк, шипение и вздохи.

«Конструктор» спрыгнул на пол и принялся развязывать пакеты с макулатурой. Освобождённые ему помогали. Мешки вертелись и кружились, прыгали и складывались вдвое, из них выпадали, выскакивали десятки, сотни свежих, ещё не читанных газет и журналов, которые спокойно, без давки устремились к распахнутому окну и исчезали в темноте двора…

А дальше вы уже знаете, что обнаружила пионервожатая наутро…

Салтычиха

Вечером мела метель. Уютно было сидеть у телевизора и смотреть бесконечный «Вечный зов». Пока вспомнишь, что было в предыдущей серии, кто есть кто, а кто — никто, кончается и эта серия. Гера Адамовна Горобец сладко зевнула и пошла спать. Остальные уже давно спали, потому что не любили смотреть долгоиграющие сериалы с перерывами в несколько суток.

Упав на скрипучий диван типа «Молодость», она утонула всею тушею рядом с таким же медведем-супругом в пуховых подушках в белых наволочках, разукрашенных клопиными пятнами, свежими и старыми; с наслаждением почесала мягкое место, выключила бра и тут же захрапела. Супруг недовольно повернулся к стенке и прикрыл ухо подушкой-думкой, которая постоянно была у него под рукой.

И вот среди этого мирного храпа и клопиного покусывания да почёсывания вдруг, что вы думаете? — Раздаётся телефонный звонок у самого уха Геры Адамовны.

Почмокав губами, не открывая глаз, она потянулась за телефонной трубкой и поднесла её к уху кверху ногами, но ничего не услышав, положила трубку и вновь провалилась в сладкий сон. Вскоре вновь её разбудил телефонный звонок. Но Герочка продолжала спать, предварительно помахав рукой возле носа, словно отгоняла мух. Но телефон всё звонил и звонил. Хозяйка в этот раз проснулась и, к несчастью, поднесла трубку к уху так, как нужно.

— Что, спишь? — услышала вопрос она.

— Угу! — последовало мычание.

— Спи, спи… А ты знаешь, что сегодня Одинцова Галина обозвала тебя Салтычихой. Горобец недоумённо, помолчав, спросила: «Да? Странно. Мне казалось, что она такой исполнительный работник и любит меня… А