Поляк отламывает кусок хлеба, макает в соус, ничего не отвечает. На кухне Лорето моет сковородки, но по тому, как она это делает, можно понять, что она прислушивается. Вероятно, она понимает английский лучше, чем делает вид.

– Вы доели? – спрашивает Беатрис. – Вам хватило? Как насчет кофе?

19

Лорето подает кофе в гостиную с окнами в пол (окна переделал муж), за которыми открывается вид на долину и рощи миндальных деревьев.

– Итак, Витольд, наконец-то вы здесь, на солнечной Майорке, в компании вашей несговорчивой подруги. Вы счастливы?

– Дражайшая госпожа, у меня нет слов. Ни по-английски, ни на каком другом языке. Только благодарность. Благодарность исходит из самого сердца, видите? – Двумя руками он делает странный, неловкий жест, словно открывая грудную клетку и вынимая оттуда содержимое.

– Вижу и верю. Однако ваш грандиозный замысел от меня ускользает – ваш замысел, план. Зачем вы здесь, сейчас, когда вы здесь? Чего хотите от вашей подруги?

– Дорогая госпожа, разве мы не можем вести себя как нормальные люди? Без всякого плана. Нормальному мужчине и нормальной женщине планы ни к чему.

– Неужели? Вы так считаете? Мой опыт говорит об обратном. Нормальные мужчины и женщины часто строят планы относительно друг друга. Лелеют замыслы. Впрочем, давайте притворимся, что никакого плана нет. Тогда скажите, когда вы вернетесь в Польшу и друзья спросят вас: «Ты провел неделю на острове Майорка с подругой. На что это было похоже?» – что вы им ответите? Все нормально, как бывает обычно. Как в Польше, только солнце светило поярче.

Он издает короткий взрывной смешок. Она впервые слышит, как он смеется.

– Вечно вы загоняете меня в угол, – говорит он. – Я не так силен в английском, как вы. Какое слово вы предложите взамен «нормально»?

– Нормально – хорошее слово. Ничего плохого в нем нет.

– «Просто», – говорит он. – Это звучит получше. Я просто хочу жить рядом с вами. Этого хочет мое сердце. Хочу жить с вами до конца своих дней. Просто жить. Бок о бок. Вот так, – он стискивает руки, – просто жить с вами бок о бок – вот чего я хочу. Вечно. И в следующей жизни, если будет следующая жизнь. Если нет – ладно, я готов это принять. Если вы не согласны жить со мной до конца моих дней, то хотя бы до конца этой недели – и это я приму. Или до конца этого дня. Минуты. Хватит и минуты. Что такое время? Время ничто. У нас есть память, а память не ведает времени. Я буду хранить вас в памяти. И, может быть, вы тоже будете меня помнить.

– Разумеется, я буду вас помнить, невозможный вы человек.

Она произносит эти слова неосознанно, слышит, как их странное эхо отдается в сознании. С какой стати? Как она может обещать помнить его, когда в глубине души уверена, что история с польским пианистом, посетившим ее в Сольере, со временем будет тускнеть и тускнеть, пока на смертном одре Беатрис от нее не останется и пылинки?

Похоже, этот человек верит в силу памяти. Она могла бы рассказать ему о силе забвения. Как много она еще не забыла! И она нормальная женщина, простая и заурядная, а никакая не особенная.

Что она успела забыть? Да какая разница. Это ушло, исчезло с лица земли, как будто никогда не существовало.

20

Она одергивает себя.

– Может быть, прогуляемся? – спрашивает она. – Вы захватили обувь для ходьбы? К вечеру ветер усиливается, поэтому, если мы хотим прогуляться, лучше выйти сейчас.

Поляк переобувается, и они отправляются на прогулку на гребень холма, откуда открывается вид на город. Ее гость не быстр, но не настолько медлителен, как она опасалась.

– На что похожа Польша? – спрашивает она. – Я никогда там не была, вы же знаете.

– Там не так красиво, как здесь. В Польше хватает хлама. Столетнего хлама. Мы не хороним его. Ни от кого не скрываем. Чтобы любить Польшу, нужно там родиться. Если вы приедете, вам вряд ли понравится моя страна.

– Но вы же любите Польшу.

– Люблю и ненавижу. В этом нет ничего особенного. Многие поляки так чувствуют.

– Ваш учитель – Фредерик Шопен – оставил Польшу и больше туда не вернулся. Вы могли бы поступить как он.

– Да, я мог бы распрощаться с Польшей, купить квартиру в Вальдемоссе и ждать какой-нибудь француженки, какой-нибудь Жорж Санд, уставшей от французских мужчин с их грубым обращением и захотевшей подарить любовь мягкосердечному поляку. Или купить квартиру в Барселоне. Но поскольку это усложнит вам жизнь, я этого не делаю. Ведь усложнит?

Именно, именно так! Ей, безусловно, усложнит жизнь, если этот мужчина будет маячить у ее порога, отбрасывая на Беатрис свою тень.

– Согласна. Поселиться в Барселоне было бы плохой идеей. Для меня – а для вас, возможно, еще хуже.

Но почему он заговорил о Жорж Санд? Что бы ни имелось в виду, эта мысль ей неприятна: быть его иностранной любовницей, сиделкой на полставки.

Они добираются до гребня холма. Там останавливаются, разглядывая береговую линию. Влюбленные непременно обнялись бы. Или начали бы целоваться. Но это не для них.

– Как насчет вечера? – спрашивает она. – Хотите куда-то пойти или я сама приготовлю ужин? В Сольере есть парочка неплохих ресторанов. Или можем отъехать подальше.

– Эта женщина… Лорета – она не готовит?

– Лорета приходит не каждый день. К тому же ее рабочий день заканчивается в три. Если мы хотим, чтобы она вернулась вечером, нужно специально договариваться.

– Сегодня я хотел бы остаться, а завтра поведу вас в ресторан. Но сегодня мы останемся, и я помогу вам с готовкой.

– Очень хорошо, остаемся. Я готовлю, но вы мне не помогаете. – Перед мысленным взором Беатрис встает видение: поляк спотыкливо шарахается по кухне, все опрокидывает, путается под ногами. – Я готовлю, а вы пока отдохните. – Все равно что разговаривать с ребенком.

21

На ужин она готовит омлет с зеленью из своего сада и салат. Она полна решимости ничего не усложнять. Если мужчине не хватит, всегда есть хлеб.

В Сольере у них неплохой винный погреб. Пополнением погреба занимается муж. Она пьет немного; поляк побольше.

– У меня есть для вас подарок, – говорит поляк.

Она развязывает ленту, открывает коробочку. Внутри лежит что-то, напоминающее сосновую шишку.

– Это роза, – объясняет он.

Это действительно роза, очень изящно вырезанная из какой-то светлой древесины.

– Очень красиво, – говорит Беатрис.

– Она из