class="p1">А вдруг это сифилис? – испугался Пальчиков. Он стал лазать по интернету, рассматривать отвратительные фотографии с сифилитиками. Пальчиков вспоминал свои тревоги десятилетней давности: тогда у него высыпали розеолы. Он спал с проститутками и мог заразиться. Но тогда обошлось, сыпь прошла сама собой. Он вспомнил, что не сама собой, а от мази. Мазь, кажется, называлась «Тридерм». Он прочитал, что сифилис бессимптомно способен пребывать в человеческом организме долгие годы, что сифилис может передаваться не только через интимную близость, но и через контакты в быту. Пальчиков начал мучиться, не мог ли он (если в нем была и сохранялась «дурная болезнь») инфицировать ею сына, например, в отеле, когда они могли пользоваться одной бритвой или перепутать зубные щетки?

Отец не сдержался и спросил у Никиты напрямую:

– Не сифилитическая ли это сыпь?

– Вряд ли, – спокойно ответил сын.

Отец продолжал:

– Действительно, откуда может быть сифилис? Должны быть основания. Он передается половым путем. Ведь таких оснований не было, – неохотно допытывался отец. – Не было ведь?

– Нет, конечно, – усмехнулся сын после какой-то нарочитой паузы.

– И твердого шанкра у тебя не было. Ты бы его заметил. Ты ведь читал в интернете о первичных признаках сифилиса, об этом твердом чертовом шанкре.

– Читал, – улыбался Никита. – Нет, у меня не было ничего.

Пальчиков купил в аптеке мазь «Тридерм», привез сыну, посмотрел на его оголенную грудь, утешил сына:

– Ну, какая это сыпь! Ее и не видно почти. Это совсем не то, совсем не сифилис. Это аллергическое. Скорее – нервное. От твоих тревог, от этой вечной твоей тревожности. Я думаю, мазь поможет. Если нет, надо – к дерматологу.

Вечером Пальчиков звонил сыну. Никита сказал:

– А не от крестика ли у меня эта сыпь? Я помню, что она появилась в то время, когда я начал носить крестик, который ты мне подарил.

– Нет, – сопротивлялся отец. – Все-таки это серебряный крестик.

– Я намазался мазью и на всякий случай крестик пока снял.

– Не думаю, что это крестик виноват, – говорил отец с огорчением. – Ты хотя бы носи пока крестик в кармане.

– Я положил его в портмоне.

– Я, правда, тоже не ношу свой серебряный крест, ношу деревянный на шнурке. Когда я стал надевать серебряный на серебряной цепочке, у меня сильно начал пачкаться воротник рубашки. Быть может, наши кресты не из чистого серебра, а с какой-нибудь примесью сделаны, – искал оправдания старший Пальчиков.

Сыну он не стал сообщать, что, дескать, серебро, как он прочел на одном из сайтов, способно сигнализировать человеку, пачкая его одежду и кожу, о серьезном недуге. С серебром неясно, – думал Пальчиков, – противоречиво: у меня одно, у сына другое. А может быть, и не в серебре дело, тем более – не в крестике.

– Что мама говорит? – поинтересовался отец.

– Не подходи, говорит, ко мне. Своих болячек хватает, – ответил Никита.

Пальчиков попрощался с сыном до завтра, но через несколько минут перезвонил. Пальчиков старался говорить стойким, контрастным голосом:

– Вы, пожалуйста, Никита, с матерью не думайте про меня, что это я тебя заразил, что это от меня твоя сыпь. Крестик этот до тебя я не носил. Вспомни, этот крестик мы покупали вместе, ты сам его выбрал. И ничем другим я тебя заразить тоже не мог.

– Ну что ты, папа! – взмолился Никита. – Ни я, ни мама о тебе так не думаем. И вообще, я уверен, крестик здесь ни при чем. И ты, конечно, ни при чем. У меня и мысли такой не было. И у мамы. Мне кажется, мазь уже начала помогать.

– Дай бог! – сказал Пальчиков.

– Да, дай бог! – впервые так сказал Никита.

Пальчиков вспомнил, как лет десять назад Катя ставила почти уже бывшему мужу после его запоя капельницу и укололась шприцем. Она тогда произнесла: «У тебя, надеюсь, нет СПИДа. А то я после тебя укололась». Жена всегда высказывала свои испуги с шутливой, мужественной тональностью.

Пальчиков думал, что если мазь поможет, то Никита с матерью поневоле будут грешить и на крестик: мол, сыпь прошла не только от воздействия мази, но и, кто знает, потому еще, что крестик сняли – серебряный или мнимо серебряный.

Пальчиков почему-то верил, что «Тридерм» поможет, и для Пальчикова теперь самым важным было, чтобы кожа сына очистилась, чтобы сын почувствовал себя привлекательным, уверенным, любимым. Но при этом Пальчикову закрадывалась мысль, что ради крестика, ради его оправдания, было бы правильным, чтобы мазь не помогла, чтобы крестик, который теперь был снят, отлучен, остался бы невиновным в злосчастной сыпи сына. А сыпь, какой бы серьезной она ни была, мы вылечим другими средствами, другими мазями, – не сомневался Пальчиков.

Пальчиков думал, что сын на всякий пожарный долгое время будет опасаться носить нагрудный крест. Пальчикову было обидно за Никитин крестик. Не может это быть крест. А если и крест – то тоже с пользой, с целесообразностью, с дальним прицелом.

На следующий день радостный Никита оповестил отца, что пупырышки побледнели, что их стало меньше.

6. Дочь

Дочь позвонила, когда Пальчиков заснул. Пальчикова пугали имена детей на дисплее телефона в неурочное время. Несколько секунд он слушал напористую мелодию и смотрел на высветившийся контакт словно с предгибельной истомой.

Дочь Лена звонила сама редко – только по житейской необходимости. Обычно раз в неделю делал это отец. Когда не дозванивался, обязательная Лена вскоре перезванивала, спрашивала с виноватой ласковостью: «Ты звонил? Я укладывала Сережку. Сережка засыпал». Пальчикову казалось, что неотступной материнской заботливостью Лена, понимая, что эта заботливость явно чрезмерная, обезоруживала тревогу мужа Олега, который боялся недодать сыну умиления, безопасности, развития.

– Папа, – сказала дочь, – у мамы пока все нормально. Злокачественная опухоль не подтвердилась.

– Господи! А что?

– Что-то есть, но не страшное.

– Главное – не злокачественное.

– Да, главное – не злокачественное, – подтвердила дочь.

– Господи, у матери, наверно, камень с плеч свалился.

– Да, она очень радостная.

– Еще бы. Слава богу!

– Да.

– А у вас как? Как поживаете? Как Сережка?

– Завтра пойдем в поликлинику делать манту.

– О, бедненький. Плакать будет.

– Нет. Он у врачей не плачет. Он потом закатывает нам истерику.

– Деликатный мальчик.

– Да уж.

– Спасибо, Лена, что ты мне позвонила о матери.

– Ты же волновался тоже.

Закончив разговор, Пальчиков вскочил с кровати, включил свет и, глядя издалека на полку, где стояли иконки, как-то невольно широко, шире самой груди, перекрестился:

– Спасибо тебе, Господи!

Вспомнил:

– Спасибо тебе, Богородица наша!

Ему понравилось, что он добавил «наша».

Пальчиков знал, что дети снисходительно относились к его изменившейся речи – к его частым «Слава богу» и «Господи».

Почему-то Пальчиков представлял теперь не Катю,