— На перешейке нечему гореть… А кусты спалит, на тот год трава будет гуще, укосистей.

— Пожар в Заозерье может проскочить.

— Ты же сказал, что он затух, — насмешливо оглядел меня он.

Верно, я и в самом деле был смешон в мокрой с прорехами одежде, орущий на весь лес про пожар, который уже погас.

— Чего горячку-то пороть? Этак людей до смерти напугать можно. — Холодов нагнулся, примериваясь, как ему лучше вскинуть на себя вязанку с сеном. — Выскочил из-за куста, как черт из бани…

Он кольнул меня глазами из-под густых бровей и деловито стал затягивать ослабевшую веревку.

И тут я почувствовал, как во мне нарастает холодное бешенство.

Я стоял перед ним, с ног до головы мокрый, весь в копоти. А Петюня заботливо подтягивал веревку, чтобы ненароком по пути не вывалился клок сена из вязанки.

— Лес горит, — упрямо сказал я мотоводителю, стараясь заглянуть ему в лицо. — Бросай к черту свое сено! Бросай!..

Уж не помню, что я еще кричал Петру в эти минуты. Я кричал, а он, взгромоздив на спину вязанку, пошел к своей плоскодонке.

И поверьте, мне не хотелось его догонять.

«Ладно, один осилю», — зло подумал я и повернулся, чтобы уйти.

Может быть, все бы кончилось спокойно и мне не пришлось сейчас отвечать перед товарищеским судом.

Но тут я увидел Лешку. Он стоял возле куста, ухватившись рукой за ветку, и смотрел на меня широко раскрытыми испуганными глазами. У ног валялась вязанка сена.

— Ты чего уставился? — крикнул я. — Беги скорей за папашей, а то ваши козы без сена останутся… Кулацкая порода!

У Лешки вдруг по-мальчишески задрожал подбородок, и глаза стали беспомощными, растерянными. Он глотнул воздух и вдруг тихо сказал мне:

— Можно я с вами пойду, Андрей Викторович?

Его голос вернул мне самообладание. Я вспомнил, что Алешка — мой ученик, а я учитель русского языка и литературы.

— Конечно, Леша. Отец один управится с работой, а ты мне помоги. Надо спасать лес… Ты слышал, как я кричал?

Лешка испуганно ворохнул глазами и, помолчав, признался:

— Слышал…

— Почему же вы не откликнулись?

— Тятька не велел, — опустив голову, сказал Лешка. — «Пожар, — говорит, — здесь и без нас потухнет».

— И ты поверил? — Я спрашивал Лешку, зная, что сейчас ему нельзя дать ни малейшей лазейки, чтобы уйти от разговора напрямик. — Ты поверил ему?

— Нет, — выдохнул Лешка. — Побоялся… Тятька велит его всегда слушаться.

— Сейчас ты не боишься идти со мной?

Лешка отрицательно покачал головой и почему-то потуже затянул ремешок на брюках.

Мы побежали с ним по перешейку.

И в это время сзади раздался крик Петюни:

— Лешка! Куда тебя понесло? Вертайся назад!

Оглянувшись, я увидел, что Холодов догоняет нас. Он бежал, грузно топая сапогами. В руках у него был моток веревки.

Лешка поглядел на меня и не остановился. Он бежал рядом, и мне было слышно его прерывистое дыхание. Когда топот Петюни стал настигать нас, Лешка ускорил бег и обогнал меня. Ему хотелось, чтобы я оказался между ним и отцом. Я понимал, что Лешке сейчас очень страшно. Но он бежал, упрямо нагнув голову и прижав к груди руки.

— Стой, тебе говорят!.. — Холодов рявкнул над моим ухом так, что Лешка сразу словно споткнулся о невидимую преграду.

— Отца не слушаешься? — Холодов рванул Лешку за плечо. — Я за тебя сено буду носить?!

— Он со мной идет, — стараясь говорить как можно спокойнее, сказал я Петюне. — Он будет помогать мне…

— Нечего ему бездельничать, — зыркнув тяжелыми глазами, оборвал меня Петюня. — У него работа есть. Зачем мальчонку сманиваешь?

— Я сам пошел с Андреем Викторовичем, — сказал Лешка. — Не буду я сено носить… Все люди на пожаре, а мы…

— Сейчас я тебя научу, как с родителями разговаривать! — и Холодов хлестнул Лешку собранной в моток веревкой.

Лешка втянул голову в плечи и, как зайчонок в куст, нырнул за мою спину.

— Когда Холодов снова веревкой замахнулся, я парня рукой загородил, — рассказывал я. — А он мне по обожженному месту так секанул, что в глазах потемнело… Ну, тут я уже не стерпел и дал ему в отместку…

Я замолчал. И только тут ощутил напряженную тишину в красном уголке. Кто-то, шевельнувшись, скрипнул скамейкой, и этот надсадный деревянный скрип холодком резанул меня по душе.

Я поднял голову и увидел, что в упор на меня глядит сотня глаз. Верит мне и не верит…

— Так было дело, Алеша? — спросил Кузьмин.

Лешка встал и сказал:

— Так.

И заплакал. Плакал он почти беззвучно, уткнувшись лицом в старенькую кепку. Теперь мне стало понятно, почему Алексей Холодов терпеливо сидел на скамейке перед товарищеским судом.

— Уймись! Чего разнюнился? — цыкнул на сына Холодов. — Ступай домой…

Лешка встал и, глядя себе под ноги, пошел из красного уголка. Собравшиеся расступились перед ним. До самой двери он шел по людскому коридору, не смея поднять глаз. И горе его было так велико, что никто не решился сказать ему ни слова в утешение.

— Зачем сено у Холодова из плоскодонки в воду вывалил? — неожиданно спросил меня Кузьмин.

— Не знаю, — честно признался я. — Не стоило его вываливать… Не в сене дело было.

— Не в сене, — согласился нормировщик. — Значит, у лодки опять схлестнулись?

— Опять, — вздохнул я. — Когда мы с Лешкой прибежали на скошенную полянку, там уже были люди из поселка. За полчаса мы управились с огнем, и я, раздобыв лодку, поехал на озеро разыскивать свою.

— С парнем теперь что будешь делать, Холодов? — тихо спросила водителя учительница Мария Степановна. — Он ведь в тебя веру потерял.

Тот молчал, не смея взглянуть в зал, который ждал его ответа. Я понял, что в первый раз в жизни Петр Холодов не знал, как ему ответить, как поступить…

Я смотрел в окно. Отсюда было хорошо видно темное пятно пожарища на перешейке между двумя лазурными лесными великанами.

Синели сосновые боры. Ветер шелестел в прибрежном молодняке.

Где-то там, среди деревьев, одиноко бродил сейчас взрослый человек Алексей Холодов и думал, как он будет жить дальше.

1962

НА ЗАЛИВЕ

Вода на заливе словно живая. Набежит ветерок — она посуровеет, задернется рябью. Проглянет сквозь тучи солнышко — вода посветлеет, заискрится, вспыхнет веселыми зайчиками. У берегов, утыканных валунами, она густо-синяя, а у горизонта отливает седым перламутром.

Самое узкое место на заливе — у деревни Рочеги, рассыпавшей свои темные бревенчатые домишки от зубчатого ельника до песчаной отмели, где качаются на вешалах смоленые рыбацкие сети. Место здесь ветреное. Редкая неделя