Я была так потрясена, настолько застигнута врасплох, что мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать происходящее. Видимо, я на какое-то время отключилась. Когда я открыла глаза, надо мной стоял Чарльз, и взгляд у него был, как бы это сказать, извиняющийся. Я лежала на ковре, головой к открытой двери. Что-то стекало у меня по шее, за ухом, с трудом подняв руку, я ощупала это место. Когда я отвела ее, то увидела на пальцах кровь. Меня ударили, очень сильно. Чарльз держал что-то в руке, но глаза мои отказывались работать как надо, все плыло. Наконец мне удалось сфокусировать взгляд, и, если бы не боль и не страх, я, наверно, засмеялась бы. Чарльз сжимал «Золотой кинжал», полученный Аланом за роман «Аттикус Пюнд расследует». Если вам не приходилось видеть эту награду, скажу, что она представляет собой миниатюрный кинжал, помещенный в довольно внушительный брусок из оргстекла, прямоугольный, с острыми краями. Чарльз воспользовался им, чтобы оглушить меня.

Я попыталась заговорить, но ничего не получалось. Возможно, сказывались последствия удара, или сказать было нечего. Чарльз смотрел на меня, и мне кажется, я определила тот самый миг, когда он принял решение. Жизнь ушла из его глаз, и мне подумалось вдруг, что убийцы — самые одинокие люди на планете. Это проклятие Каина — быть беглецом и бродягой, изгнанным с лица земли. Какие бы оправдания он не приводил, Чарльз оказался исторгнут из лона человечества в тот самый миг, когда столкнул Алана с башни. И этот стоявший надо мной человек не являлся больше моим другом и коллегой. Он был пуст. Он собирался убить меня, заткнуть мне рот, потому как, убив одну жертву, ты попадаешь в некую иную реальность, где, убьешь ты еще двоих или двадцать, не составляет уже существенной разницы. Я знала и принимала это. Чарльзу не знать уже покоя. Никогда не будет он счастлив, играя с внуком. Никогда не сможет бриться, не увидев в зеркале лица убийцы. Я черпала слабое утешение в этом. Но я буду мертва. Я не могу ничего сделать, чтобы избежать этого. Мне стало страшно.

Он поставил награду.

— Ну почему ты такая чертовски упрямая?! — спросил Чарльз каким-то не своим голосом. — Я не хотел, чтобы ты увидела пропавшие страницы. Нет мне дела до этой чертовой книги. Все, что я делал, — это старался защитить то, ради чего работал. И свое будущее. Я старался удержать тебя в стороне. Пытался направить на ложный след. Но ты не желала слушать. И что мне теперь остается? Я по-прежнему обязан защитить себя, Сьюзен. Мне слишком много лет, чтобы отправляться в тюрьму. Тебя никто не заставляет идти в полицию. Ты могла бы просто забыть обо всем. Но ты ведь такая чертовски упрямая...

Разговаривал он, в общем-то, не со мной. Это был скорее поток сознания, беседа с самим собой. Я, со своей стороны, лежала неподвижно. В голове разливалась жуткая боль, я злилась на себя. Он спросил, поделилась ли я с кем-то своими открытиями. Следовало соврать. В худшем случае я могла бы подыграть Чарльзу, сделать вид, что меня устраивает роль сообщницы в убийстве Алана. Скажи я это, спокойно ушла бы из офиса, а потом позвонила бы в полицию. Я сама навлекла на себя беду.

— Чарльз... — прохрипела я единственное слово. У меня что-то произошло со зрением. Очертания его фигуры то делались резкими, то расплывались. По шее стекала кровь.

Он огляделся и взял что-то. Это был спичечный коробок, от которого я прикуривала сигарету. Я поняла, что это, только когда головка спички вспыхнула. Огонек казался огромным, буквально заслонив собой Чарльза.

— Прости, Сьюзен, — сказал он.

Клоувер собирался поджечь дом. Обрекая меня сгореть заживо, избавившись от единственного свидетеля и, если на то пошло, уличающих его страниц, все еще лежавших на столе, где я их оставила. Я видела, как рука его описала дугу, и по комнате словно пролетел огненный шар, опустившись рядом с книжными полками. В современном офисе спичка упала бы на покрытие пола и погасла, но в «Клоуверлиф букс» все дышало стариной: само здание, деревянные панели, ковры, мебель. Языки пламени взметнулись мгновенно. Я была так заворожена зрелищем, что даже не видела, как Чарльз зажег вторую спичку, устроив второй очаг пожара у противоположной стены комнаты. На этот раз пламя взбежало по шторам и лизнуло потолок. Сам воздух словно стал оранжевым. Даже не верится, как быстро все это происходило. Я будто оказалась внутри крематория. Чарльз двинулся ко мне: огромная, зловещая фигура, заполняющая все поле зрения. Видимо, он собирался перешагнуть через меня, ведь я лежала на пути к двери. Но прежде чем уйти, он нанес последний удар, и я закричала, когда его нога врезалась мне в ребра. Во рту я ощутила привкус крови. Из глаз, от дыма и от боли, брызнули слезы. А потом Чарльз исчез.

Горел кабинет знатно. Здание это вело историю от восемнадцатого века, и пожар был достоин тех времен. Я чувствовала, как жар обжигает щеки и руки, и думала, что горю сама. Наверное, я просто лежала бы вот так и умерла, но сработавшая сигнализация заставила меня очнуться. Каким-то чудом я нашла в себе силы и поползла. Стекло в одной из рам лопнуло, и это тоже мне помогло. Внутрь хлынул поток холодного воздуха. Он немного взбодрил меня и отогнал удушающий дым. Протянув руку, я нащупала косяк двери и подтянулась, держась за него. Я почти ничего не видела. В глазах плыли оранжевые и красные круги. Дышать было больно. Чарльз сломал мне несколько ребер, и даже в тот миг я удивилась, как человек, с которым мы так долго дружили, мог проявить такую жестокость. Злость придала мне сил, и я с трудом поднялась на ноги, но это не помогло. Наоборот, лежа на полу, я была в большей безопасности, а теперь оказалась среди дыма и ядовитых паров. От потери сознания меня отделяли секунды.