далеко вверх по реке Теллес, насколько он мог видеть, на невысоких холмах возвышался город, где жили более состоятельные люди. По мере удаления от портового района появлялись дома на одну семью. Некоторые из них были чрезвычайно внушительными - очевидно, городские дома знати или богатых купцов и владельцев мануфактур (или здесь, в Чарисе, скорее всего, и то, и другое сразу), - но другие были значительно скромнее. Честно говоря, Пайн-Холлоу находил существование этих скромных домов гораздо более впечатляющим, чем особняки. Почти в любом другом королевстве Сэйфхолда было бы неслыханно, чтобы кто-то, кроме богатых и могущественных, владел собственным домом в таком большом и богатом городе, как Теллесберг.

Королевский дворец был хорошо виден, когда его галеон двигался к причалу, где ему было приказано пришвартоваться. Дворец был расположен далеко от реки, омывающей подножие его западной наклонной стены, хотя и не так далеко, чтобы кто-то, выглядывающий из одного из его башенных окон, не имел отличного вида на залив Теллесберг, и Пайн-Холлоу смотрел на большое знамя, развевающееся с вершины самой высокой из этих башен. Отсюда он не мог разглядеть, что на нем изображено, но ему и не нужно было видеть золотого кракена на черном поле или венчавшую его королевскую корону. Тот факт, что он слетел с вершины именно этой башни, сообщил всему миру, что король Кэйлеб находится в резиденции, и Пайн-Холлоу почувствовал, как при этой мысли напряглись мышцы его живота.

Не будь глупее, чем ты должен быть, Травис, - строго сказал он себе. - Встреча с Кэйлебом лицом к лицу - это единственная причина, по которой ты здесь, идиот. Желать, чтобы он был где-то еще - где угодно еще - чертовски нелепо, если смотреть на это в таком свете.

Почему-то эта мысль, казалось, не заставила его желудок почувствовать себя лучше. Глубокоротая виверна пролетела мимо него, всего в двадцати футах от корабля, и ее опущенная челюсть ударилась о воду белым шквалом. Виверна замедлилась под действием торможения своей волочащейся челюсти, затем снова поднялась, сильно взмахивая всеми четырьмя крыльями, когда она поднялась обратно в воздух с гибким челюстным мешком, набитым рыбной добычей. Пессимистичного человека, - решил Пайн-Холлоу, - можно было бы простить за то, что он увидел в этом тревожное предзнаменование вероятной судьбы Эмерэлда, и он оглянулся на три галеры королевского чарисийского флота, настороженно наблюдавшие, как его невооруженный галеон прокладывает себе путь к докам. Он не мог винить их за то, что они внимательно наблюдали за ним, хотя от него ускользало, что именно мог сделать один галеон, на борту которого не было даже мушкета с фитильным замком, против гарнизона и населения города размером с Теллесберг. Он решил относиться к их присутствию как к знаку уважения, и если он будет очень усердно притворяться, что действительно верит в это, он, возможно, сможет убедить в этой вере особенно доверчивого трехлетнего ребенка.

Его рот дернулся в рефлекторной улыбке, и он фыркнул от этой мысли. Что, как он обнаружил, действительно оказало, по крайней мере, некоторое смягчающее действие на мышцы его живота. Несомненно, это было временно, но он решил извлечь из этого максимум пользы, пока это продолжалось.

* * *

Король Кэйлеб II восседал на своем троне, а его "гостя" сопровождала в тронный зал пара необычайно бдительных королевских стражников. Каблуки сапог стражников громко и твердо стучали по полированному полу огромного зала из голубого, похожего на лазурит, чарисийского мрамора, но легкие туфли графа Пайн-Холлоу почти не издавали звука.

Кэйлеб раньше не встречался с Пайн-Холлоу. Тот, кого он увидел, был типичным эмерэлдцем, физически неотличимым от любого чарисийца, но одетым в тунику с подкладкой на плечах явно не чарисийского покроя. Подкладка делала его плечи шире, но правда заключалась в том, что граф был достаточно широкоплеч от природы, чтобы не нуждаться в искусственной помощи. Пайн-Холлоу носил на шее тяжелую золотую цепь, знак его статуса первого советника Эмерэлда. Его глаза были такими же карими, как у Кэйлеба, и, несмотря на его высокое положение, волосы все еще были темными. На самом деле он выглядел значительно моложе, чем ожидал Кэйлеб. Пайн-Холлоу был более чем на пятнадцать лет старше самого Кэйлеба, но выглядел не старше отца Пейтира Уилсина. Ну, может быть, немного старше, но далеко не настолько седым, чтобы быть первым советником правящего князя.

Который может быть, а может и не быть "правящим князем" намного дольше, - мрачно напомнил себе Кэйлеб.

Пайн-Холлоу приблизился к трону и без подсказки остановился на нужном расстоянии. Ему удалось выглядеть удивительно спокойным, когда он отвесил глубокий, почтительный поклон. Однако, как бы он ни выглядел, Кэйлеб знал, что он не может быть таким невозмутимым, каким ему удавалось казаться, и король поставил галочку на положительной стороне мысленного списка, который он составлял о своем посетителе.

Кэйлеб не спешил приступать к делу по нескольким причинам. Одна из них заключалась в том, что, заставив Пайн-Холлоу ждать, он, скорее всего, направит любой последующий разговор в желательное ему русло. Вторая и менее благородная причина заключалась в том, что Кэйлеб получал неоспоримое удовольствие, подчеркивая относительный баланс сил между Чарисом и князем, который пытался убить самого Кэйлеба. И третья была связана с другим посетителем, чье прибытие Кэйлеб ожидал в ближайшие несколько дней.

Сам тронный зал представлял собой просторное помещение с высоким потолком. Потолочные вентиляторы, приводимые в действие небольшим водяным колесом в подвале дворца, плавно вращались, поддерживая движение тропического воздуха, а толстые, отводящие тепло стены были пронизаны глубоко посаженными окнами, выходившими во внутренний двор, который покойная мать Кэйлеба озеленяла несколько лет. Весь дворец представлял собой промежуточную стадию в королевской архитектуре. Его территория была окружена толстыми, хорошо спроектированными каменными стенами, дополненными через равные промежутки башнями-бастионами, но эти стены строились до появления артиллерии, и территория внутри них была спроектирована и благоустроена как место для жизни, а не как интерьер мрачной серой крепости. Однажды Мерлин сказал ему, что эти тяжелые стены - на самом деле, очень скоро - уйдут в прошлое. Против артиллерии, которая скоро появится, старомодные стены, подобные той, что окружает дворец Теллесберг, станут не более чем помехой для любого серьезного нападающего.

Кэйлеб заставил свои мысли вернуться с боковой тропинки, по которой они тащились, и положил локти на подлокотники своего трона, сложив пальцы на груди, как он много раз видел на примере своего отца в том же тронном зале. Отца, в смерти которого, по крайней мере частично, виноват человек, стоящий