– Крестился бы ты, Паш, – вдруг сказал Михаил. – Потому что это – Господень промысел, не иначе. Что вообще всё у нас получилось. И что Юля нашлась. Это вообще только по Его воле могло быть, по Его великой милости.

– Да, – после краткого колебания согласился Паша. – Очень может быть. Потому что так законы физики нарушить только Он может.

Замолчали. Стас гнал машину в сгущающихся зимних сумерках.

– Сейчас домой тебя отвезём, – деловито сказал он. – К маме твоей зайдём, успокоим, если что. И вообще, как ты тут одна будешь, без нас?

«Как ты тут одна будешь?» – ученики Николая Михайловича спрашивали постоянно. Заботились о ней, оберегали, помогали; каждый раз спрашивали, не страшно ли ей одной в пустой квартире Онуфриевых, куда Юлька иногда заходила после уроков, под предлогом, что «просили приглядывать»?..

Но Юлька как раз ничего не боялась. Одиноко порой бывало, но страшно – никогда. И кашеварить на себя научилась, и вообще – мама и раньше в командировки ездила, так что позаботиться о себе Юлька всегда могла.

Одиноко – потому что маму Юлька, конечно, любила, но и посвятить в Тайну никак не могла. Во всяком случае, пока. Тянула, откладывала разговор, а сама всё думала: как там, в 1915-м, или в 1916-м, что с кадетами (точнее, уже офицерами и студентами), что с ба и с дедом, что с Игорьком, что, в конце концов, с дядей Серёжей?..

…А полковник Петров о пропавшем товарище Никанорове не забыл. И явился в школу прямо к Юльке.

Бедная Эльвира Николаевна самолично прибежала, выдернула Юльку с урока математики; не только уступила полковнику свой кабинет, но выгнала всех и из «предбанника», плотно прикрыв двери.

– Здравствуй, Юля.

– Здравствуйте… товарищ полковник.

– Хорошо, что хоть ты меня «гражданином начальником» не величаешь, – улыбнулся Петров. – Юля, я с тобой буду говорить как со взрослой, без скидок. Ты нам можешь очень помочь; это связано с твоим родственником, Сергеем Никаноровым.

– А что ж с ним? Он тут появился, в школу приходил, – не моргнув глазом заявила Юлька. – Очень-очень сердитый, не знаю уж почему!

– А потом? – мягко поинтересовался полковник.

– А потом я ему позвонила. – Юлька вспомнила наставления Стаса: «По-крупному не ври там, где легко проверить!»

– Зачем?

– Он… злой был очень.

– И ты решила с ним поговорить?

– Решила.

– И поговорила?

– Поговорила. Он во Всеволожск ездил, а я с ним.

Петров кивнул:

– Всё так. И как же ты решилась?

– А чего мне бояться? – нахально сказала Юлька. – Он же мой родственник, хотя дядя не родной, а двоюродный.

– Гм. Ну, допустим. А потом?

– Мы поговорили… по пути. А потом ученики профессора Онуфриева меня домой отвезли.

– И Сергей Никаноров не сказал, где же он пребывал всё это время? Почему исчез с работы, почему не выходил на связь?

– Не говорил, – ответила Юлька чистой правдой. Дядя Серёжа и впрямь ведь не говорил, что был, мол, в другом временном потоке! Поджилки у неё, конечно, всё равно тряслись; и ей вдруг очень-очень захотелось оказаться там, на Каменноостровском (а не Кировском) проспекте.

– А о чём же вы разговаривали, если не секрет?

– Я спрашивала, почему он такой сердитый. На меня сердится, на маму…

– И почему же?

– Мы живём неправильно.

– А как правильно?

– Своим трудом всего добиваться. А нам вот квартира по наследству досталась.

– Да, – кивнул полковник. – Могу только поздравить. А куда уехали профессор Онуфриев с супругой, вы не обсуждали?

– Нет. И я не знаю, куда точно они уехали. Говорили, что в санаторий какой-то.

– Так надолго?

– Так они же старенькие такие!

– В общем, ничего интересного вам гражданин Никаноров не рассказал?

Юлька помотала головой. И добавила:

– Он всё равно сердитый очень. Словно хочет с кем-то поругаться, неважно, по какому поводу. Просто хочет. Точно неприятности у него ужасные.

– Неприятности у него действительно есть, но исключительно по его собственной вине и далеко не такие, что невозможно разрешить. Вот, Юля, возьми мой телефон. Будешь говорить с… дядей Серёжей, скажи ему, пусть не скрывается, а позвонит прямо мне, и все его проблемы будут решены. Хорошо?

– Конечно, – легко согласилась Юлька. И в самом деле, чего не пообещать? Особенно если с дядей Серёжей она встретится в таком месте, откуда полковнику дозвониться невозможно при всём желании?

…Стас, Михаил и Паша тоже уволились с работы. Рассказ Юльки про Петрова восприняли очень серьёзно, разработали целый план по уходу; сама машина устроена была ими глубоко в лесах Карельского перешейка, там, где не было никаких дотов линии Маннергейма, во все времена привлекающих любопытный народ. Подвал старой-престарой финской кирпичной кирхи, давно заброшенной и полуразрушенной. Осталась только часть стен, смотреть совершенно не на что.

Но зато уцелел подвал, где теперь и стояла тщательно собранная машина переноса, а рядом – дизельный генератор с аккумуляторами, которые хозяйственный Стас раздобыл где-то «слева».

– И никаких тебе счетов за свет. – Михаил, пыхтя, отвалил тяжеленную стальную плиту, закрывавшую вход. – Всё запомнила, Юляш? Давай, запускай.

Там, снаружи, в карельских лесах уже хозяйничал март. Пришлось дожидаться, когда если не сойдёт, то хотя бы слежится-осядет снег, дабы не оставлять следов.

– Мы-то все рассчитываем, что ты безо всякой машины туда-сюда ходить сможешь, – улыбнулся Стас.

– Смогу, – упрямо сказала Юлька. – Вот увидите, смогу!

…Какое-то время пришлось ждать, пока всё «раскрутится», а «напряжённость достигнет нужного уровня». Стас, Паша и Михаил стояли молча, одетые «по времени места назначения».

И когда огоньки наконец мигнули, Юлька ощутила – да, вот оно, дорога открывается.

Теперь предстояло всего лишь оттолкнуться от реальности.

В доме по Каменноостровскому проспекту, роскошном доме с курдонёром, в квартире номер 21 зазвонил звонок. Дворник снизу, из парадного.

Молодая горничная в опрятном сером платье и белых перчатках сняла трубку.

– Степан Евграфыч? Что там? До хозяев пришли? Трое и девочка с ними? Сейчас доложу…

– Открывайте, Машенька, открывайте скорее! Это наши, мы их ждём… –   Мария Владимировна выглянула из дверей гостиной.

После объятий и поцелуев (даже Игорёк, расчувствовавшись, вдруг чмокнул Юльку в щёку, после чего ужасно смутился) сели, как положено у русских людей, «поесть с дороги».

Подавали телятину, дичь, буженину, пироги; к чаю вынесли фрукты.

– Вот почему у проклятых буржуинов клубника зимой – пожалуйста? – Стас уплетал за обе щёки.

– А народ в это время голодает, как писали в наших учебниках, не забывай. – Паша наставительно поднял палец.

– Голодает тот народ, который работать не хочет, – резко сказал профессор. – Мы вот горничной нашей хорошо платим,