Ворота были все еще открыты, и горстка встревоженных мирных жителей высматривала знакомые лица среди тех, кто возвращался с поля битвы. На зубчатых стенах выше было еще больше горожан. Когда Катон и первый из преторианцев вошли в город, вперед вышла женщина с корзиной перевязок. Катон опустил голову и отмахнулся от нее, и вместо этого она направилась к раненому мятежнику.

Примерно пятнадцать его людей стояли у внутренних ворот, когда парфянский офицер вышел из двери в нижней части сторожки и подошел к нему, выкрикивая приказ одному из преторианцев. Когда мужчина не отреагировал, он схватил его за плечи и встряхнул. И замер. Катон увидел удивление на его лице, которое быстро сменилось ужасом, а затем гримасой боли, когда преторианец ударил его кинжалом в живот. Парфянин застонал, и ближайшие мирные жители и раненые повстанцы повернулись к нему, когда он отшатнулся, сложив руки на брюхе.

Катон отбросил плащ мятежника и выпрямился. — За Рим! — крикнул он.

Его люди повторили крик как можно громче, прежде чем броситься на ближайших повстанцев. Не было различия между ранеными и не пострадавшими, а также между вооруженными повстанцами и ни в чем не повинными гражданскими лицами. Цель состояла в том, чтобы вызвать как можно больше паники, прежде чем кто-либо подумает оспаривать контроль над сторожкой. Буцинатор побежал обратно через ворота, вынул свой изогнутый инструмент и прижал мундштук к губам. Он выдал слабую ноту, и Катон крикнул ему: — Сплюнь, парень! Сплюнь!

Преторианец кивнул, прочистил рот и горло и попытался снова. На этот раз по склону разнеслась четкая нота. Мгновение спустя из метели выскочили фигуры, и Катон повернулся, чтобы перейти на открытую площадку внутри города. Небольшая толпа в панике отступала по главной улице, другие бежали в переулки, когда преторианцы сбивали всех вокруг, оставляя тела разбросанными на покрытой слякотью брусчатке. Некоторые мятежники и парфяне пытались сопротивляться, но их было слишком мало, и они были быстро перебиты. Все время из густо валящего снега появлялось все больше преторианцев, чтобы присоединиться к тем, кто уже был у ворот.

Катон приказал человеку с буциной следовать за ним, и они вошли в дверь у подножия сторожки. На полу лежало несколько циновок, на одной из которых лежал раненый, свернувшийся калачиком на боку и стонущий. Они проигнорировали его и поднялись на вершину, где человек с буциной продолжал подавать сигнал, чтобы призвать остальных преторианцев и дать ориентир остальным людям Корбулона сквозь метель. С одной стороны башни горела жаровня, и Катон сложил еще несколько бревен из ближайшей кучи, разжигая пламя так, чтобы оно могло служить маяком. Затем он посмотрел вниз по склону в сторону лагеря. Из мрака показалось еще больше фигур, и он понял, что повстанцы полностью отказались от своей неудавшейся попытки уничтожить осадные машины и разгромить римские войска в лагере. Пришло время закрыть ловушку врагу.

Он подошел к задней части башни и посмотрел вниз. Макрон ухмылялся ему, его бочкообразная грудь вздымалась от напряжения, которое он испытывал, пробираясь сквозь снег и сражаясь за ворота.

— Центурион Макрон, закрой ворота!

Улыбка Макрона исчезла. — Но, господин, там еще много наших людей.

— Тогда им придется отступить к остальной армии. Мы должны закрыть ворота сейчас, прежде чем повстанцы смогут добраться до города. Выполняй!

Макрон кивнул и окликнул ближайших людей, и мгновение спустя Катон услышал скрип петель, когда массивные деревянные ворота сдвинулись вместе, а запорный стержень вставили в железные скобы, прикрепленные к их задней части. Как только задача была выполнена, центурион сформировал преторианцев, чтобы защитить ворота на случай, если кто-либо из врагов внутри Тапсиса попытается отбить сторожку. Беглого взгляда на главную улицу и у входов в ближайшие переулки было достаточно, чтобы убедить Катона в том, что с этой стороны нет никаких признаков опасности.

Перед стенами повстанческие силы все еще устремлялись вверх по склону. Крики боли и отчаяния доносились снизу, когда первые прибывшие стучали по бревнам закрытых ворот. Другие остановились и со страхом оглядывались вниз по склону. Вскоре земля перед воротами была заполнена повстанцами и их парфянскими союзниками, и лишь горстки отставших и раненых все еще появлялись сквозь снежинки, кружащиеся на ветру, стонущем над гребнем.

Катон напряг глаза, смахивая хлопья, летевшие на его лицо. Наконец он увидел то, что искал: регулярные ровные линии римских когорт, когда они вышли из мрака и приблизились к врагу, оказавшемуся в ловушке против ворот и стен своего собственного города.

— Командующий здесь, парни! — крикнул он Макрону и остальным. — Полководец и все кто был в долбанном лагере! Мы сделали это!

Крики страха, паники и отчаяния вырвались из глоток повстанцев, когда они осознали, что их поражение неизбежно. Римские солдаты остановились в пятидесяти шагах от них, и когда повстанцы повернулись к ним лицом, их крики стихли, и единственным шумом стал ветер. Затем подошла фигура верхом на лошади. Катон увидел, что это Аполлоний. Он остановил своего коня на небольшом расстоянии от врага и крикнул им на их языке. Его объявление было кратким, и последовала короткая пауза, прежде чем первый из повстанцев бросил свой меч и щит в снег и осторожно двинулся в сторону римской линии. Другой последовал его примеру, а затем все больше, пока вся масса не признала, что нет другого выбора, кроме как сдаться или встретить верную смерть.

На вершине башни Катон рухнул на локти, внезапно почувствовав себя измученным и замерзшим. Сбоку все еще звучала буцина, пока преторианец продолжал выполнять свой приказ. Катон повернулся к нему. — Хорошо, парень. Теперь все кончено. Все кончено…

 Глава XXXII

Двумя днями позже командующий Корбулон грелся перед камином в холле самого большого дома в Тапсисе. Он принадлежал одному из самых богатых торговцев города, одному из лидеров восстания против римской власти. Торговец заплатил высокую цену за свое предательство и был закован вместе с почти двумя тысячами других людей в том, что раньше было осадным лагерем, который теперь служил загоном для тех, кто был захвачен армией Корбулона. Предполагая, что они смогут пережить зиму, им была уготована жизнь в рабстве.

Продовольствие больше не было проблемой ни для римлян, ни для тех, кого они победили. Сдача Тапсиса выявила огромные запасы зерна и других припасов в залах, высеченных в скале под городом. Корбулон разрешил своим людям грабить город в течение дня после сдачи,