Корбулон задумался на мгновение, пока другие офицеры выжидающе смотрели на него. Потом кивнул. — Очень хорошо. Мы остаемся здесь. Первым делом нужно найти немного еды для центуриона Макрона, а затем нам всем отдохнуть. Думаю, в ближайшие несколько дней нам понадобятся бдительные тела и умы. Ставки высоки, господа. Будьте уверены, что мы выполним свой долг перед Римом. Он никогда не простит нам, если мы этого не сделаем.

Два дня спустя, когда рассвет забрезжил над горами на востоке, часовой у западных ворот лагеря прищурился в темноту, затем повернулся, чтобы поднять тревогу. Мгновение спустя буцина подала сигнал готовности, и люди дежурной когорты неохотно вышли из своих хижин, подняли свои дротики и щиты, прежде чем поспешить к своим позициям на валу. К тому времени, когда Орфит проснулся, оделся и направился к башне над воротами, линия фургонов была отчетливо видна не более чем в двухстах шагах от внешнего рва.

Сосновые ветки были сложены под фургонами и вокруг них под покровом темноты, и теперь позади них горел огонь, а преторианцы с факелами спешили по местам рядом с каждой из повозок. Остальные преторианцы под командованием Макрона выстроились в линию перед фургонами, с щитами и копьями, воткнутыми в снег. Командующий Корбулон медленно подошел к воротам и остановился в тридцати шагах от них, опередив Катона, Аполлония и его штабных офицеров. Катон посмотрел на лица вдоль вала, затем взглянул налево и увидел, что осадная батарея выглядела безлюдной, а деревянные рамы онагров возвышались над полевыми укреплениями, неподвижно и резко выделяясь на фоне неба, в то время когда они должны были бить по стенам Тапсиса.

— Кто утверждает, что командует этой мятежной толпой? — потребовал ответа Корбулон, пробегая взглядом по линии вала, прежде чем устремить взгляд на одного из мужчин на вершине башни. — Это ты, Орфит?

— Да, легат! Так ты знаешь о мятеже? Я так понимаю, тебе сообщил центурион Макрон?

— Он сделал это. И он говорит мне, что он не единственный офицер, который отказался присоединиться к твоей банде предателей. Освободи их и положи конец этому предательству, и я клянусь, что выслушаю твои обиды и сделаю все, что в моих силах, для их решения.

— Если Макрон с тобой, значит, ты уже знаешь о наших жалобах. Согласись с нашими требованиями и поклянись всем, что для тебя свято, что ты их выполнишь, и что не будет возмездия для тех, кто вовлечен в мятеж, и мы откроем ворота и позволим тебе и фургонам войти в лагерь.

— Я думаю, ты переоцениваешь свое положение, Орфит. Ты и остальные солдаты голодаете. Единственная еда, непосредственно доступная вам, находится в этих повозках. — Корбулон повернулся в седле и указал на преторианцев, охранявших груды туш кабанов и оленей. — Ты и твои заговорщики должны немедленно сдаться центуриону Макрону. Остальные должны принести новую клятву верности мне как представителю императора, действующего от имени Рима. Для этого они должны идти сюда, центурия за центурией. Если кто-то из вас откажется, я прикажу поджечь фургоны. Мясо в них превратится в дым, и мы все умрем с голоду.

— Сожги их, легат! — насмешливо ответил Орфит. — Мы сделаны из более прочного материала, чем ты думаешь. Мы можем подождать, пока не прибудет конвой с припасами, или получить необходимое нам продовольствие из других источников.

— Ты верно имеешь в виду мятежников? — презрительно засмеялся Корбулон. — Они уже принесли вам хоть один кусок пищи? Нет? Я думаю, что нет. И от конвоя с припасами ты ничего не получишь. Я приказал им остановиться и сжечь свои фургоны, если завтра к полуночи они не получат приказа об обратном. — он остановился, затем сделав глубокий вдох, повысил свой голос насколько мог, чтобы максимально большее число людей на валу могло его расслышать. — Единственная еда, которая может спасти вас от голода, — это та, что в этих повозках, которые стоят прямо за мной. Давайте, ребята. Положите конец этой чепухе, и мы все сможем наполнить желудки свежим жареным мясом. Теперь я почти чувствую его запах.

— Довольно твоей лжи! — крикнул Орфит. — Ты не посмеешь сжечь припасы. Вы будете голодать вместе с остальными из нас. И все мы знаем, как сильно легат любит свою еду, не так ли, мальчики?

Некоторые из мужчин на валу начали насмехаться над Корбулоном, а затем Орфит с вызовом протянул руку в сторону полководца. — Ты не посмеешь сжечь фургоны. И ты не посмеешь уничтожить конвой. Ты лжец!

— Ты говоришь, я лжец? — Корбулон повернулся к преторианцам и поднял руку вверх. — Центурион Макрон! Когда я опущу руку, приказываю поджечь первую повозку.

Когда люди на частоколе услышали его слова, многие испустили мучительные крики. Некоторые умоляли его не отдавать приказ. Другие повернулись к Орфиту, чтобы потребовать, чтобы он открыл ворота и принял условия командующего. Катон видел, как префект оглянулся по сторонам, его лицо было испуганным, когда он почувствовал, что его авторитет начал таять.

— Давайте возьмем эти фургоны силой! — крикнул он. — Это мясо наше, ребята! За мной!

Он повернулся и исчез из поля зрения. Мгновение спустя Катон увидел, как ворота открываются, и появляется Орфит во главе своей вспомогательной когорты.

Катон потянулся за мечом, но не вытащил его. Он отчаянно надеялся, что командующий найдет слова, чтобы победить мятежников. Когда сирийцы вышли из лагеря к нему, Корбулон держался и держал руку поднятой.

— Это мое последнее предупреждение! Немедленно остановитесь, или телеги сгорят!

— Не обращайте на него внимания, парни! — крикнул в ответ Орфит. — Ублюдок не посмеет!

Ясные звуки буцины пронеслись по лагерю, забили тревогу, и ауксилларии дрогнули и остановились прямо за канавой. Далекие крики и шум привлекли внимание Катона к Тапсису, и он увидел, что городские ворота открыты, и люди бросились вниз по склону к земляным валам, окружавшим осадную батарею. Остальные повстанцы достигли начала подходной траншеи и уже крушили защитные щиты и разрывали плетеные конструкции фашин на куски, чтобы земля и камни просыпались в траншею. Было ясно, что повстанцы видели фургоны и намечавшееся по этому поводу столкновение и осознали возможность нанести удар по своему врагу. Если бы они смогли уничтожить участки траншей и осадные орудия, они бы вновь продлили осаду на много месяцев дальше. С моральным духом римских солдат, уже подорванным голодом и мятежом, это вполне могло стать решающим действием, которое полностью сломило бы дух армии Корбулона.

— Господин, это повстанцы! — крикнул Катон Корбулону достаточно громко, чтобы Орфит и мятежники тоже