От наигранной веселости не осталось следа. Боггарт схватил его за волосы, рванул вверх, буравя алыми, навыкате, сверлами глаз:

— Это был мой Источник, — прошипел он. — Я первый увидел ее, еще на пароме! Слышишь, я!.. Не ты, ничтожество…

Крупный крючковатый нос делал его похожим на хищную птицу. Изуродованный выпитой магией, почти превратившийся в щель тонкий рот усиливал сходство. Бледная кожа, багровые родинки, острый горб под плащом, небрежно оттянувший карман револьвер, бунтующая сила, перекрасившая радужку в красный…

…все, как на слепке Райдера.

— Ты?.. — шевельнул разбитыми губами Шон, узнав Потрошителя.

— Я, — подтвердил Грэхэм Гамильтон. — Нужно было отдать ее мне в Саутворке, тогда ты и твой приятель остались бы живы. Я ведь все равно возьму свое. — Этансель жалко застонала. Боггарт покосился на нее и, стиснув горло Шона, с силой ударил мага затылком о камни: — Никуда не уходи.

Перед глазами, ослепляя болью, взорвалась звезда. Скрип мелких осколков гранита под ногами вставшего убийцы ввинтился в виски, впился в темя, заглушая бьющееся оборванной струной «твой приятель бы выжил». Веки налились тяжелым свинцом; он балансировал на границе сознания, будто у края обрыва. Там, внизу, ощерилась смерть — его и Вирджинии. Здесь она тоже была, но если повезет, лишь его.

«Вы чудовище, мистер Уилбер!» — а чудовища не уходят, не отомстив.

Шон стиснул зубы и, выбросив руку вверх и вперед, полоснул когтями по ноге Потрошителя:

— Сдохни!

Сухожилие лопнуло. Гамильтон вскрикнул — больше от удивления, чем от пореза — и, оступившись, всем весом рухнул на мага. Треснули, прокалывая легкие, поврежденные ребра,

и в лекционном зале перед гомонящими студентами рассыпался голем.

Извернувшись, Шон стиснул убийцу ногами, обхватил за шею, с усилием вгоняя в его бок ядовитые когти. Освежевать Потрошителя — он бы посмеялся иронии, если б не захлебывался кровью.

Боггарт взревел. Отрава стремительно растекалась по венам, но лишь ослабляла его — он бился как шершень, опутанный паутиной. И жало его было не менее смертоносным: Шон из последних сил удерживал Гамильтона, не позволяя тому дотянуться до револьвера.

Удар, доламывающий ребра, задевший сердце.

Удар, и взрывы в лаборатории сносят верхние этажи особняка.

Удар. Он тонет в горячем солнце и боли, терзающей каждый дюйм измученного тела.

Удар, рывок — бесполезный, когти все еще глубоко, и кажется, отец одобрительно улыбается, а плот несет его по волнам бесконечного Ганга. Там, впереди, трубит среди лотосов Падма, а девушка с рыжими волосами плетет венки из ромашек. Быть может, в следующей жизни он узнает ее до того, как подарит другому.

Руки разжались. Правая сразу же захрустела в запястье; сипящий от удушья и ярости боггарт перекатился, придавил грудь коленом, занося над Шоном такие же острые, как у makada, когти. Четыре лезвия тускло сверкнули и начали опускаться — почему-то так медленно, что он успел увидеть расколовшийся купол над мавзолеем Джеймса Садхира Уилбера, вспышки порталов и удивление на лице Потрошителя за миг до того, как он разлетелся ошметками плоти — словно раздавленный огромными пальцами клоп.

— Этого в Тауэр, — бросила Королева. — Что с Источником, Сесил?

— Пуста и никогда не восстановится, мадам.

— Позвольте, Ваша Светлость… — Последним, что уплывая в темноту, услышал Шон, был полный суеверного ужаса возглас королевской наперсницы: — Тини?.. Тини Хорн?!