Руперт взял со стола дырокол и начал машинально продырявливать по краю подвернувшийся под руку лист бумаги. Маленькие бумажные кружочки летели вниз и опускались в лужу воды и чернил на полу.

— Нет, — наконец сказал он. — В первую очередь потому, что, как ты сказала, у нас нет ни малейших доказательств.

— Но когда я сказала это, то смотрела ему в глаза, и я знаю, я уверена, что это правда.

— Интуиция не может служить доказательством. Но если это правда, представь, что будет с Вальдо. Он — главный свидетель, одновременно предполагаемая жертва и любовник Каролины. Его опять возьмут в оборот. Вопросы, очные ставки, полицейские участки, законники… Мне кажется, он не способен вновь вынести все это.

— Я не подумала об этом. А вдруг Макс окончательно спятил и попытается убить кого-нибудь еще?

— Раскрывается всего одно убийство из десяти. Ой! — Руперт попал дыроколом по пальцу. — В мире полно убийц, о существовании которых мы даже не догадываемся. И нет уверенности, что Макс — один из них. И потом, — добавил он, видя, что я собираюсь возразить, — я не хочу быть мстителем и отдавать преступников в руки правосудия. Конечно, я понимаю, что твои чувства задеты…

— Потому что он хотел убить моего отца! Мне плевать на Макса как такового.

— Правда? Но ты производила впечатление очень увлеченной.

— Нет! Я полагаю, меня тянуло к нему, потому что я думала, будто нравлюсь ему.

— Так оно и есть. Иначе зачем бы он прилетел? Гораздо безопаснее было бы остаться в Рио. Он прилетел из-за тебя.

— Но он хотел меня убить. По крайней мере, я так думаю.

Вдруг эта идея показалась мне самой нелепой.

— Мужчины иногда убивают тех, кого любят. Как поклоннице «Отелло» тебе это должно быть известно.

Я подергала ожерелье:

— Пожалуйста, сними его с меня.

Руперт включил настольную лампу.

— Какой оригинальный механизм. И какое тяжелое! Неудивительно, что ты подумала… — Руперт внимательно осмотрел мою шею и легонько дотронулся до нее. Я пискнула. — Прости. Больно? Похоже, тут появятся несколько синяков.

Он продолжал, нахмурившись, разглядывать мою шею. Мне нравились его прямые брови, похожие на два мазка кисти черной краской.

— Хэрриет! А я-то думал, ты преувеличиваешь! Но это действительно… Хэрриет! — Он вновь и серьезно посмотрел на меня. — Ты чудовищно рисковала, войдя сюда с ним! А что, если бы мне не захотелось покурить? А если бы у меня не оказалось второго ключа? Если ты знала, предполагала, по крайней мере, что он опасен, то было попросту безрассудно…

— Конечно, я не собиралась оставаться с ним наедине в запертой комнате. Я и представить себе не могла, что кардинал окажется Максом. Я волновалась за Корделию.

— Не уезжай в Манчестер, — произнес Руперт не своим голосом. — Я согласен с Максом — ты не сознаешь, насколько притягательна для мужчин. — Он вздохнул. — Твое упорное нежелание признавать собственную красоту делает тебя очень уязвимой. Послушай, если дело только в деньгах, ты можешь найти лучшую работу в Лондоне и вносить большую долю в расходы. Хотя, видит Бог, это совершенно не важно. — Увидев, что я не хочу это обсуждать, он почти закричал: — Что заставляет тебя бежать отсюда? Что, кроме гордыни?

Гордыня! О чем он говорит? Я была готова кинуться ему на шею и никогда больше не отпускать.

— Так что же? — продолжал допытываться он. — Я знаю, что между вами с Арчи существует самая нежная дружба, да и Корделия уже пристроена. Но ведь мы с тобой тоже всегда были друзьями. С самого детства. Помнишь, как ты прибегала ко мне с разбитой коленкой, а я грозился, что отрежу тебе ногу?

Еще бы я не помнила! Каждое воспоминание, связанное с Рупертом, было вписано огненными буквами в скрижали моего детства.

— Я рисовал пунктирную линию на твоей ноге и доставал перочинный ножик. А ты тут же прекращала плакать и начинала смеяться. Я любил всю вашу семью, но тебя — особенно. Ты была самая понятная из них, но при этом в тебе было больше ума и чувства, чем в них всех, вместе взятых. А сейчас ты стала самой красивой в семье.

— Не издевайся. Это неправда.

Руперт вздохнул:

— Как же тебя убедить? Кларисса — красивая женщина, и остальные девочки похожи на нее, но их красота, если можно так выразиться, общепринятая. А ты обладаешь куда большей притягательностью — полагаю, не только для меня, но и для многих других. Послушай, — продолжал он, — наверное, я не очень приятный тип. Но неужели мои недостатки настолько отвратительны? Что же я сделал такого, что ты хочешь покинуть мой дом? Я не хочу, чтобы ты сделалась несчастной. Мне нравится твое присутствие здесь. Когда ты сказала, что собираешься уезжать, я чуть было не устроил сцену. — Он усмехнулся. — Но уже тогда я был уверен… Я хотел… сказать тебе… — Внезапно его взгляд опять стал жестким. — Я совершенно не умею о таком говорить. Наверное, поэтому и люблю театр — там я могу выражать свои эмоции, не изменяя себе. Но, — он достал сигару из ящичка, повертел ее в пальцах и положил обратно, — до этого момента у меня не было случая по-настоящему испытать себя. Были одни женщины, с которыми мне хотелось переспать, потому что они были красивы, и другие, с которыми мне хотелось поговорить, потому что они были умны. Я отчаялся найти гармоничное соединение этих качеств в одной. Но ведь любовь — это что-то другое. Ты… так бескорыстна, у тебя такое острое чувство вины, и ты невероятно искренна. Но и всего этого еще недостаточно. Наверное, один человек любит другого за красоту, которую тот приносит в его мир. Китс был прав: Красота и Истина. Они неразделимы. Кто-то сказал, что даже самая теплая дружба никогда не станет даже самой прохладной любовью. Ты согласна?

Я покачала головой. Я вынашивала свою любовь к Руперту с тех давних времен, когда еще могла свистеть в дырочку от выпавшего переднего зуба.

— Я надеюсь, что нет, — продолжал он, — потому что… Посмотри на меня. Мне очень нравится твоя макушка, но сейчас я хочу видеть твое лицо. — Он взял меня за подбородок. Я зажмурилась, но слишком поздно. По щеке скатилась предательская слеза. — Что случилось? Я сделал тебе больно?

Мужчина, которого я любила, был полным идиотом.

Я набралась смелости и открыла глаза. Моя любовь была так велика, так огромна, что на мгновение мне показалось, будто между нами ударила молния.

— Хэрри! — Он обнял меня и прижал к себе. — Любимая!..

Секундой позже раздался страшный удар