— Хорошо. Сколько?

— Что — сколько?

Его маленькие желтые глазки цинично уставились на меня:

— Хватит играть в игрушки. Сколько ты хочешь?

— Вы имеете в виду деньги?

— Конечно, не постельные игры.

Я вдруг подумала, что мистер Поудмор — один из самых неприятных людей, встречавшихся мне.

— Спасибо, мне не нужны деньги. По крайней мере, больше тех, что мне предложили. Я получила работу в «Манчестерском страже».

— Правда? Дебютантка променяла светскую жизнь на дымовые трубы. Сколько они тебе предложили?

Я считала, что это не его дело, но все равно сказала, чтобы вырасти в его глазах.

— Я плачу вдвое.

Я уставилась на него, думая, что ослышалась.

— Ну? — Он прочистил ухо кончиком карандаша. — Что скажешь? — Затем, видя, что я продолжаю молчать, он добавил: — Я переселю Тремблбаса к старым змеям, и ты сможешь занять его кабинет. И буду платить тебе… гм, двадцать фунтов в месяц. Теперь тебе все понятно?

— Вы имеете в виду… Вы правда хотите, чтобы я осталась?

— Похоже на то, разве нет?

— Но почему?

— Хорошо, Хилари. Ты хочешь, чтобы я открыл карты. Так вот, ты оказалась более крепким орешком, чем я думал.

— Хэрриет. Я не понимаю, о чем вы говорите.

Мистер Поудмор махнул рукой в сторону груды бумаг на столе:

— Письма читателей. Все — о «Призрачной зоне». Хотят узнать подробности о доме с поддельной рукой, судьбу всех, на кого указал палец, имя любимой охотничьей собаки сэра Галахада, размер груди Леди Рва. В какой передник была одета служанка, когда ее замуровали в стену. По-моему, все общества, исследующие психические феномены в стране, прочитали твои статьи и жаждут подробностей. Все нервные старые девы и впечатлительные школьники не представляют уик-энда без номера «Брикстон Меркьюри». Тираж возрос до нескольких тысяч за последние недели. Не говори мне, что ты не в курсе, потому что я тебе не поверю…

Приготовления к балу были приятным поводом отвлечься от мыслей о предстоящих лишениях. Визиты к портнихе, приведение в порядок сада и вечные споры с Корделией и Арчи, нужны ли нам фейерверки, акробаты и танцующие свиньи, оставляли мало времени для мрачных мыслей.

Пригласить настоящую прорицательницу — моя идея. Я нашла номер телефона мадам Ксантэ — хиромантки, астролога, гадательницы по кристаллу и картам Таро — в маленьком объявлении в «Брикстон Меркьюри». Ее скромная резиденция помещалась на Ниппер-Лейн, в Кенсал Грин. Я решила, что она из тех людей, для которых материальные блага ничего не значат.

И вот день настал. Руперт за завтраком пытался вести себя как обычно, закрывшись от всех газетой, но я заметила, что он ни разу не перевернул страницу.

Наконец он опустил газету.

— Ну что ж, — проговорил он, ни к кому конкретно не обращаясь, — теперь все в руках Божьих. Я запретил актерам сегодня даже думать о премьере и сам собираюсь последовать этому совету.

— Прекрасно, — ответил Арчи. — Можешь помочь нам с огнями и цветами. Ах, о чем я! Ты же не сумеешь составить даже пучок лютиков. Но, по крайней мере, ты сможешь принести ведра с водой, которые слишком тяжелы для девочек.

Но Руперт отправился в свой кабинет. Когда же я часом позже заглянула туда, то обнаружила, что он занят моделями декораций и листочками с диалогами. Когда я спросила его, подавать ли ланч, он взглянул на меня невидящими глазами и произнес:

— Великолепно, благодарю. Но лучше я поеду минут на пятнадцать пораньше, чтобы поговорить с хором.

Мы планировали поехать в театр с Корделией и Арчи, а по окончании представления тут же рвануть обратно в Ричмонд, чтобы проверить, все ли готово, и переодеться. Руперт, который собирался уезжать из дома раньше на такси, должен был вернуться в карете вместе с певцами и музыкантами. Он заявил, что как хозяин имеет право не переодеваться.

Шатер и настил для танцплощадки привезли утром, перегородив грузовиками проезд к конюшням, но так как соседи с нетерпением ожидали предстоящего праздника, восприняли неудобство спокойно. Мы с Корделией, под руководством Арчи, носились туда-сюда с букетами.

— Нам нужно изобразить Аркадию — утонченную языческую пастораль, — объяснял Арчи. — К счастью, у меня есть друзья с прекрасными загородными садами. Цветочные магазины предлагают одни банальности. Вы должны более-менее равномерно распределить манжетки, кошачью мяту и лаванду по вазам. Розы оставьте мне. Помните, все должно быть просто, но изысканно.

Он очень придирчиво оценивал наши успехи.

— Нет, нет, нет! Не густо. Не симметрично! Все должно быть изящно, но натурально! Будто вы просто набрали букет из чего попало и засунули в вазу.

— Но мы как раз это и делаем, — запротестовала Корделия.

Нам пришлось изрядно потрудиться, пока Арчи наконец остался доволен. Шатер в симпатичную бело-зеленую полоску, когда Арчи закончил его украшать, стал похож лесную беседку из «Сна в летнюю ночь», а от запаха бледно-розовых и темно-красных роз кружилась голова. Пчелы и бабочки покинули амброзию и крапиву и вились под тентом, радуясь необычному угощению. Мы расставили столы и стулья, расстелили скатерти, принесли стаканы и ведерки для бутылок и остались довольны собой.

Когда мы вошли в ложу, оркестр настраивался. По дороге в театр я почти забыла о предстоящем празднике — думала только о Руперте и его страданиях, которые могла хотя бы отчасти понять. В зале сразу бросались в глаза папа и Кошачья Лапка, окруженные поклонниками. На балконе я заметила Офелию и Чарлза… Они увлеченно беседовали. Кресло Руперта между мной и Корделией пустовало.

Арчи выглядел озабоченным.

— Надеюсь, он не упал в обморок в туалете, — сказала Корделия.

Такое однажды случилось с папой, когда он играл Петруччио в «Укрощении строптивой». Начало спектакля пришлось задержать почти на час, пока его искали, а рабочие сцены грозились устроить забастовку, ссылаясь на профсоюзный закон о сверхурочной работе. Актеры были в отчаянии, а зрителей убедили остаться, пообещав вернуть половину стоимости билетов. Но когда наконец папу нашли, привели в чувство и вытолкнули на сцену, спектакль оказался триумфальным.

Как только погас свет, Руперт появился в ложе.

Первые звуки увертюры заставили меня замереть. Я впервые была на настоящем оперном представлении. Когда занавес поднялся, я была поражена громадностью сцены и эффектностью декораций. Неземная красота вокальных партий захватила меня. Хоть Руперт и говорил, что это не лучшая опера Верди, я была просто очарована музыкой.

К счастью, в дверях лачуги прорицательницы никто не застрял.

Во время антракта Руперт убежал за сцену, и мы не смогли даже спросить у него, что он