Шрифт:
Закладка:
Здесь, однако, происходит необыкновенное — никакой Голгофы в «Полиптихе» нет. В своих мемуарах Менухин весело благодарит автора («…за то, что он избавил меня от Распятия»[389]); со своеволием и неколебимостью, которые доступны лишь глубокому старику, Мартен пропускает многочасовую пытку, и распределение одежды по жребию между солдатами, и надпись «Это Иисус, царь иудейский», и уксус, и поношения прохожих, и тьму, покрывшую землю. Он делает вид, что доска эта пропала, утрачена733, — ведь «Полиптих» не в силах воспроизвести Евангелие и не претендует на его пересказ. Разве алтарь, в центре которого — зияние, необъяснимый прорыв, как тот, что образовался в храмовой завесе в миг смерти Иисуса734, производит на зрителя меньшее впечатление? Разве может эта утрата изменить что-либо в сюжете, который известен каждому в зале? Разве можно вообще что-то в нём изменить? В конце концов, и баховские Страсти рассказывают его не полностью; в них есть смерть, но нет Воскресения, они завершаются погребением Иисуса, лишь намекая на грядущее чудо. Парадоксальным образом, стократно присягнув на верность Баху, в конце жизни Мартен создал «антипассионы»: «Дописав до этого момента, я понял, что в качестве финала могу предложить лишь хвалу»[404]. Шестая часть, «Картина с прославлением», — самая неизобразительная и абстрактная в «Полиптихе». Начинаясь с унисонной декламации, похожей на молитву, она постепенно набирает ход в безостановочном движении вверх, а затем попадает в пространство чистого эфира, заканчиваясь фа-диез-мажорным аккордом — в тональности, семантически связанной с пределом восхождения, «блеском тонов, доведённым до жёсткости»735[406].
«Полиптих», ч. 6: «Image de la Glorifi cation»
«Это человек безграничной доброты, чистый, благочестивый, терпимый, религиозный в самом широком смысле слова, хотя и не лишённый некоторой резкости. Все его произведения написаны с глубокой убежденностью», — описывал Мартена Менухин. Другого финала для своих «Страстей» и не мог придумать автор суховатого, строгого манифеста под названием «Ответственность композитора», который был опубликован 75-летним Мартеном в Женеве в 1966 г., за семь лет до «Полиптиха». «Каким бы ни было состояние личности художника, его восприятия и моральных сил, вложенных в работу, — пусть оно связано с отчаянием и страхом <…> сочинение должно нести отпечаток свободы и возвышения духа, которые пробуждаются в нас при контакте с искусством»[407]. В конце собственного пути, в предпоследнем своём сочинении, сжато, ясно, простым языком Мартен словно цитирует знаменитое: «Он — не бог мёртвых, но Бог живых»[408].
ГЛАВА 22 НЕСТРАШНЫЙ СУД
Георг Филипп Телеман
1681-1767
оратория «День Страшного суда»
(«Der Tag des Gerichts»), TWV 6:8
YouTube
Яндекс.Музыка
Среди тех событий, что описываются и обсуждаются в Библии, многие связаны не с прошлым, а с будущим. Они касаются конца времён — эпохи, когда, согласно пророчествам, при страшных природных явлениях земля и небо будут уничтожены, мёртвые восстанут и все живущие и когда-либо жившие должны будут предстать перед Судьёй — Христом. Составить исчерпывающую, окончательную версию последовательности эсхатологических событий невозможно. Сведения о конце света и всеобщем воскресении рассеяны по доброму десятку библейских книг, относящихся к разному времени и говорящих несхожим языком — часто чрезвычайно многозначным и поэтическим либо своеобразным, свойственным автору конкретного текста. Многократно говорится о страшных катаклизмах, а также устрашающих аномалиях в поведении и облике небесных тел: «День Господень приходит, пылая гневом жестоким, беспощадным: землю превращает он в пустыню и грешников с неё сметает. Не сияют на небе звёзды, померк свет созвездий, солнце меркнет на восходе, и луна не проливает света»[409], — пишет ветхозаветный пророк Исаия, которого затем цитирует в синоптических Евангелиях Иисус, говоря ученикам о «кончине века». «Небеса с грохотом исчезнут, основания мира сгорят и распадутся, и ни земли, ни всего, что на ней, уже не будет»[410], — напоминает в послании малоазийским христианским общинам апостол Пётр. Автор последней книги Нового Завета и зритель Откровения — Иоанн, которого традиционно отождествляют с апостолом Иоанном Богословом, автором Четвёртого Евангелия, — посвящает многие и многие главы описаниям ошеломляющих бедствий, которые предварят Суд Божий736: «Но вот седьмой [ангел] вылил чашу свою в воздух: и донёсся от престола в Храме мощный голос: "Кончено!" Засверкали молнии, послышались рокот и раскаты грома, и произошло великое землетрясение — такое страшное землетрясение, такое великое, какого не было за всё то время, что живёт человек на земле»[411]. Среди описаний признаков конца мироздания — и страшные общественные потрясения; войны, эпидемии, распространение разрушительных лжеучений. Некоторые из этих описаний можно читать как относящиеся к уже свершившимся событиям — к примеру, разрушению Второго Иерусалимского храма (70 н.э.) или упадку и краху Римской империи (V в.); в то же время они непосредственно связываются в библейских текстах со светопреставлением и наступлением Судного