Мы сразу стали говорить друг другу «ты» – какие тут кошки-мышки. Тогда, в далёком далеке, он оказался прав: я уже не была так слепо счастлива и в тот же день отправилась к Сигурду в одноместный номер, изо всех сил стараясь скрыть смущение. Когда кавалер начал расстёгивать мелкие пуговички на моей кофте, выпалила:

– Дай я сама, ты будешь долго возиться.

Сигурд усмехнулся. Один мой платонический приятель как-то сказал: «Ты, Ксюша, вроде умная, а с мужиками – дура дурой. Как тебя замуж-то взяли?» А вот взяли, даже два раза, и теперь у меня ещё шикарный любовник. Он заметно искушён, чего не скрывает и даже подчёркивает. Однако до темперамента Дона ему так же далеко, как Кириллу до него.

Впрочем, сравнения меня не заботили. Ничего особенного в разных мужчинах нет. Разница кроется скорее в собственном сознании, чем в ощущениях. Меня тянуло к Сигурду не чувство, рожденное зрелыми гормонами, а что-то другое, более общее и более важное, чем телесное удовольствие. Из известных определений ближе всего к нему стояла влюблённость.

Старинного знакомого на самом деле звали путающимся в зубах латинским именем Константин. Уменьшительное Костя – тоже не находка, вызывает мысли о костях и слишком фамильярно для серьёзного мужчины, поэтому для меня Константин навсегда остался Сигурдом. Но кто он? Не шахматист, не спортсмен – отсутствуют атрибуты профессии, не музыкант, не певец, не писатель – этих я почуяла бы, как родных братьев, учёный, переводчик, разведчик? Лишь бы не кэгэбешник. Есть ли у него жена или женщина? Наверное, есть, раз он не евнух. Дети? Возможно.

Я ничего не желала знать, просто спала с ним, испытывая приятное головокружение. Свобода, обеспеченная закрытостью, сильная энергетика, дающая заряд оптимизма и полное отсутствие обязательств. Приятно прижаться к крепкому, молодому ещё телу, пить мужское вино, которым он щедро меня поил. Это был зуд сиюминутного обладания, когда хочется видеть, слышать, чувствовать, но не разделять проблемы.

После вечернего купания мы долго сидели на пляже, обнявшись, в ожидании заката и потом, до самой темноты. Свет уходил постепенно, раскрашенные в цвета радуги облака тянулись от края и до края, их невозможно было охватить взглядом сразу, надо поворачивать голову. Создавалось ощущение безмерности пространства, которое зовёт душу всхлипнуть: Боже, как прекрасно Твоё творение!

Наши желания и впечатления совпадали. Повинуясь неуправляемому стремлению быть рядом, мы не расставались две недели, и в отличие от своей соседки, я часто не являлась на закреплённое за мной ложе до утра.

Моя путёвка закончилась раньше. Сигурд проводил меня до самолёта. Из любви или из вежливости? Без разницы. Своего телефона я ему, как и прежде, не назвала. Он взял с меня слово, что позвоню сама.

Вернувшись из Мисхора и взглянув на мужа туманными глазами, я ничего плохого не нашла. Конечно, Кирилл не так молод, строен и красив, не практикует любовных игр и руки у него без хватательных рефлексов. Вообще, глупо сравнивать своё, родное и, пусть даже очень качественное, но взятое напрокат. Конечно, люди вообще даются друг другу взаймы, но ведь и жизнь не навсегда. Скорее всего, я изменяла не Кириллу, а Дону. Запоздалая месть. Как долго она во мне таилась? Недаром скрипач говорил, что я злопамятна. Удобная версия смягчала неопрятность проступка.

Вечером, за семейным ужином, искусно приготовленным мужем к моему приезду, мы разговаривали на мелкие домашние темы. Уложив детей спать, я с дрожью в коленках первая прильнула к знакомому телу, чувствуя подогретый виной любовный порыв. Кирилл посмотрел в мои блестящие глаза и, утомлённый разлукой, ответил без промедления. Всё оказалось совсем неплохо, мы оба остались довольны, словно муж получил новую притягательность. И это повторялось. Звонить Сигурду не имело смысла.

Наступила затяжная хмурая московская осень. Неделю стеной шёл дождь, изумляя неистощимыми запасами небесной воды. Я люблю, когда её много, а Кира ждёт снега, вечерами сидит дома, читает газеты, медицинские журналы, наши отношения становятся всё более пресными. Меня грызёт желание действовать. Завернувшись в плащ и надев резиновые боты, часами шлёпаю по лужам, но успокоения нет. Пусто и бесплодно. Сырость пронизывает до костей. По ночам снится Сигурд. Я сопротивляюсь недолго, повесив вину на климат.

Он подъехал на машине к выходу из метро радостный, с охапкой роз. Прохожие оглядывались. Меня передёрнуло: что за нелепая демонстрация? Мой порок выставлен на всеобщее обозрение. Жёнам не дарят такие цветы на улице. Цветы были хороши на юге, там всё казалось игрой, а здесь обернулось предательством.

Сигурд жил в элитном доме, со шлагбаумом во дворе – в массовом порядке Москва дожила до этого через сорок лет. В застеклённой кабинке просторного вестибюля чуть не в пояс кланялась консьержка. Квартира слишком просторная для одного жильца, скудно обставлена дорогой холодной мебелью, словно взятой напрокат с выставки. Впечатление смягчали пушистые ковры. Шкафы, беспорядочно набитые одеждой, и одна зубная щётка в ванной комнате свидетельствовали, что женщиной тут не пахнет, как и едой, только кофе. Сорок лет и не женат? И без постоянной любовницы. Или ездит к ней сам, или это случайные посетительницы, не оставляющие следов. Вроде меня.

Многочисленные книжные полки позволяла полагать, что хозяин – учёный. Но для этого он слишком модно одевается, судя по галстукам и фирменным этикеткам, ездит за границу, носит перстень с геммой из лазурита. Впрочем, какое мне дело? Ещё в Мисхоре мы договорились не пинать ящик Пандоры, зная, что ничем хорошим это не кончится.

Подождав, пока я немного освоюсь, Сигурд поцеловал меня сзади в шею и обнял.

– Ты печальна. Доверься мне.

Он просунул руку в вырез моей блузы, нежно погладил грудь и слегка ущипнул за сосок.

– Позволь мне залечить твои раны.

Удивительно толковый мужчина. Я позволила – за тем и пришла. Всё оказалось замечательно, даже лучше, чем в Мисхоре. Мы продолжили встречаться, правда, по моей инициативе. Это внушало ложное чувство собственной значимости. Мне требовалось не просто знать, а осязать, что я человек независимый и строю жизнь по своим чертежам, может, плохим, но своим. Тогда и просчёты не так обидны.

На вопрос Сигурда, пью ли я противозачаточные таблетки, с чувством некоторого превосходства отвечаю:

– Таблетки вредны. Ответственность на тебе.

Он поморщился, но подчинился.

– У меня ещё не было любовниц, которые ставили условия.

Я усмехнулась наивности бывалого ловеласа и язвительно заметила:

– Жизнь разнообразнее, чем кажется на первый взгляд.

Итак, у меня была любовь романтическая, любовь страстная, любовь спокойная, теперь прибавилась запретная. Изменить Дону я могла только в