на самоподготовках и прочих мероприятиях то у них было предостаточно возможностей поговорить за жили-были. Так выяснилось, что они в детстве много раз посещали один и тот же пионерский лагерь, где просто не могли не пересекаться. Во время срочной службы в армии он побывал в горячих точках, а затем всю жизнь крутил баранку автомобиля и пил любимое пиво со своей женой. Причём его самого абсолютно всё устраивало в его существовании, а вот его пожилую маму видать не совсем – она то его сюда и определила.

Как и все его собратья-алконавты Мотыль был очень закрытым человеком для приёма и усвоения новой информации тем более если она не вписывалась в сложившееся у него мировоззрение. Мотя, защищая свою точку зрения, сформировавшуюся зачастую под влиянием Зависимости, отчаянно пытался приводить на его взгляд неоспоримые доводы и аргументы напрягаясь и нервничая при этом. А когда он нервничал, то заикался гораздо сильнее и начинал смешно гримасничать.

Старый нарк частенько не мог сдержаться от соблазна поржать над забавным соседом, тем более что он был назначен гружёным за написание братом-алконавтом своего Первого Шага и преодолевать его бронелобое сопротивление в рамках этой ответственности Доку теперь приходилось постоянно. А Мот тяжело переносил сарказм собеседника, и алкогольная гордыня заставляла его бывало молчать потом по несколько дней. Но желающих приколоться над Мотылём и без Доктора насчитывалось предостаточное количество, столько что в пору их было в очередь выстраивать.

Как-то на дежурстве утро у Мотыля не заладилось с самого подъёма – то ли звёзды не так легли на небосклоне, то ли проклятая болячка обострилась. Но Мотя ещё до зарядки умудрился организовать групповой вылет и оправдываясь теперь перед группой на утреннем спортивном мероприятии обвинял виноватые, по его мнению, во всём часы дежурного. Доктор в бытность свою дежурным непреднамеренно устраивал по одному групповому вылету и на Первом, и на Втором домах и прекрасно помнил, как ему тогда не хотелось признавать свою вину. Ведь перекладывание ответственности – это характерная модель поведения зависимого человека, закреплённая на рефлекторном или бессознательном уровне. Теперь же он смотрел на Мотыгу и отчётливо видел себя тогдашнего.

И тут на помощь заблудшему дежурному пришёл находчивый старший волонтёр Гемба. Он пригласил Мотылька впорхнуть в дом и на потеху толпы дежурный выпорхнул обратно на улицу уже держа в руках огромные размером с его туловище настенные часы из зала с маятником и кукушкой. Смех в ограде стоял близкий к истерическому и Гемба лично вышел поддержать стихийно случившуюся утреннюю смехотерапию, а Мотя, которого избавили от возможности обвинять часы теперь обвинял и разбирал ненавистного помощничка. Ну и по итогу увлёкшись этими здорово отвлекающими его паразитическими мыслительными процессами он уже сразу после завтрака разбил стекло на своих новых часах дежурного неудачно притулив их у стенки. Тогда Гемба соорудил ему новейший противоударный фанерный хронометр со стрелками-штакетинами и ржала над Мотылём уже вся наркоманская деревня, собравшаяся на лекцию.

На Первом доме Мотя мужественно вёз ответственность повара под руководством старшего кухонного Дуги. Эта была вторая причина напряжённости в их взаимоотношениях. Резкий и не стесняющий себя в выражениях Француз не редко оскорблял «пронёсшего очка»330 подчинённого, а прихрамывал в своей ответственности Мотыга с завидной регулярностью. К сожалению «заплёты» с приготовлением еды у Мотыля случались и конечно же, по его мнению, всегда по непреодолимым объективным причинам. К травле повара постоянно подключался дисциплинщик Бек, а также каждый желающий приподнять свою самооценку за счёт слабого. В тот момент Мотылёк исправно играл роль «слабого звена» в группе, доставшуюся ему от Мороза. А до того «слабым звеном» в разное время были Полуродственнник, Булка, Китаец и конечно же Кот, уехавший по весне домой. Короче в группе Первого дома «слабое звено» было во все времена, являясь неотъемлемой частью терапевтического процесса.

Внимательно наблюдавший со стороны за жизнью группы и тонкостями взаимоотношений в коллективе Главный Терапевт то ли для маловероятной психокоррекции личности Мотыля то ли для того, чтобы «взорвать» группу на последствия постановил в течении недели обращаться к скромному алкоголику не иначе как Мотыль Владиславович. Все прочие формы обращения были категорически запрещены и карались последствиями. И снова начался дружный стёб над бедолагой. Чаще других в новых условиях вынужденного пиетета перед Мотей «въезжал в жир ногами» тот же Дуга, но у них с «дисциплинщиком» Беком образовалась ОПГ не хуже, чем в своё время у Доктора с Боцманом и «парень, у которого было двадцать с половиной пальцев» исправно покрывал дерзкого шеф-повара.

Доктор же наоборот подчёркивал обращение Мотыль Владиславович в беседах и даже после окончания тренинга чем вновь вызывал смех у тех же Боцмана, Фаги и Гембы. Но надо отдать должное и собственному великолепному чувству юмора Мотыля. Однажды вечером была разыграна сценка обряда венчания Мороза и Булки, в которой Моте была отведена роль католического священника с белым воротничком. После его напутствия начинающегося с «Дети мои…» и неповторимой и неподражаемой в тот незабываемый момент мимики его физиономии Доктор, да и далеко не он один чуть не рухнул с лавки от приступа смеха.

Да и сам Великий Магистр был не прочь поглумиться над самым безобидным резидентом Центра. В один тёплый летний вечер он внезапно скомандовал Моте собирать вещи для отбытия в город дав на всё про всё всего пять минут. И что тут началось! Мотыль Владиславович со стеклянными глазами ничего не видя перед собой и ничего не соображая начал носиться по дому собирая свои монатки под прицелом двадцати пар завистливых глаз. Безжалостные ко всем кроме себя нарки решив воспользоваться ситуацией «крутили» алкобота на всё подряд: шмутки, курево, тетрадки и даже ручки.

Человек лучше всего познаётся в экстремальной ситуации. Мотылёк, не жадничая раздавал свои вещи, а соседу Доктору, который у него вообще ничего не просил, но всегда исправно помогал с письменными работами и куревом отдал главную свою ценность потому как очень любил курить – несколько пачек сигарет одинаковой марки с хозными пришедшими ему не так давно в посылке от родных. Старого нарка задел до глубины души этот неожиданный жест, но виду он конечно же не подал. Мот трогательно распрощался со всеми и вышел за дверь зала. В комнате раздалось несколько завистливых реплик и затем наигранный истеричный хохот Бородатого Духовного Лидера в открывающуюся дверь. Мотыля в отличие от Малины даже не покатали по деревне, а самым сложным в его случае было собрать свои вещи обратно так как некоторые не спешили их отдавать и Доктору с