Наконец он оказался всего в нескольких дюймах глубины воды и не мог тянуть рею дальше, поэтому решил, что там, где он ее оставит, с ней все будет в порядке. Он просто хотел присесть на минутку, а потом найти Бикерстаффа и Короля Джеймса, и они могли бы начать искать других.

А потом он долго сидел. а затем прилег, прижавшись щекой к шершавому песку берега. Ему было очень тепло и уютно. Он почувствовал, что куда-то проваливается, и темнота окутала его, как одеяло, а затем все мысли просто улетучились.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что голоса, которые он услышал прозвучали не в его голове, и что это был не сон. Когда он, наконец, понял, что действительно проснулся, он лежал очень тихо, прислушивался и пытался понять, что происходит.  Он лежал, не открывая глаз.

Его тело болело, как будто он не двигался какое-то время. Те места, которыми он лежал, прижимаясь к песку, он были еще влажными, но лицу его было тепло, а те части тела, которые выходили на воздух, были сухими, и он догадался, что сейчас день, теплый солнечный день. А какой день, он не мог себе представить.

Затем начали просачиваться воспоминания о последней ночи, которую он мог вспомнить. Он все еще чувствовал привкус серы в горле. Он вспомнил драку на палубе, наполненный серой трюм… и Леруа.

Он открыл глаза, и увидел солнечный свет, который заставил его моргнуть и отвернуться. Он почувствовал, как слезы покатились по его щекам, и громко застонал. Он опустил руку в теплый песок и оттолкнувшись начал приподниматься, и это заставило его застонать еще громче от боли и усилий. Наконец ему удалось сесть, и он закрыл лицо руками.

— Сюда, сэр!  - он услышал чей-то голос, голос, которого он не узнал, поэтому проигнорировал его. — Здесь еще один живой!

Он услышал тихий звук приближающихся шагов по песку и догадался, что они имели в виду его. Он снова открыл глаза и заморгал, подставляя их яркому дневному свету. Он позволил слезам беспрепятственно скатиться по его щекам.

Наконец он поднял глаза.  Он был на берегу реки Джеймса. День был погожий, небо голубое, солнце теплое, несколько белых облаков над головой радовали глаз. Все это шло вразрез с тем, что он чувствовал.

В сорока футах от берега из коричневой воды торчали обугленные ребра бывших «Братьев Уилкенсонов» и «Плимутского приза», как два скелета двух врагов, сцепившихся в смертельной схватке. Струйки дыма все еще поднимались над черными бревнами. Он не увидел "Нортумберленд", но догадался, что он тоже там, где-то внизу, под водой. На расстоянии половины кабельтова от него обгоревшие обрубки мачт другого пиратского судна торчали из реки, словно старые сваи.

Ничего из этого, конечно, не стало для него неожиданностью теперь, когда он собрал воедино свои воспоминания о той ночи.

Сюрпризом было то, что сразу за самым дальним остовом кораблекрушения стоял на якоре военный корабль, его высокие, идеально свернутые паруса возвышались над рекой, многочисленные орудийные порты были открыты, а огромные орудия ждали своего часа. Со всех ее мачт и реев развевались разноцветные флаги. Он выглядел каким-то игрушечным.

Он закрыл глаза, а затем снова открыл их. Корабль все еще стоял там.

Он посмотрел налево. Песчаный берег был усыпан почерневшими обломками корпусов и такелажа. Люди лежали кучками, некоторые в прибое, некоторые глубоко в песке. Потребуется более тщательный осмотр, чтобы понять, живы они или мертвы.

— Вы живы? — спросил голос, и он посмотрел направо. К нему приближался матрос, указывая на него, а за ним шел джентльмен в длинном белом парике, с тростью и шпагой на боку. Одетый в своего рода униформу.

— Вы живы? — снова спросил джентльмен. — Я капитан Карлсон того Военного Корабля, Королевского Флота «Саутгемптон». Я ищу капитана Сторожевого Корабля, Королевского Флота «Плимутского приза».

— Сторожевого корабля больше нет.

Джентльмен раздраженно вздохнул. — Ну, тогда капитана бывшего сторожевого корабля.

— Это я.

— Вы капитан Аллэйр?

— Нет.

— Ну, тогда, сэр, кто вы?

Это был интересный вопрос. Он чуть не сказал — Малахий Барретт, —  но удержался. Все еще оставалась надежда, что Малахий Баррет мертв и о нем никто не вспомнит.  Был ли он Томасом Марлоу?  Будет ли губернатор Николсон по-прежнему называть его так? Он не знал, рассказал ли Уилкенсон губернатору правду о его прошлом. После всего случившегося он не знал, назовут ли его героем и похвалят за победу над Леруа или назовут пиратом и повесят.

Он правдиво ответил на этот вопрос.

— Понятия не имею.

Эпилог

Как выяснилось он был Томасом Марлоу.

По крайней мере, так называл его губернатор Николсон, как и горожане, которые пришли поприветствовать его, когда он и остальные матросы «Плимутского приза» были доставлены на берег в Джеймстауне.  Этот их второй геройский триумф намного превзошел даже их возвращение с острова Смита.

Похвалы, конечно, были намного громче, потому что они распространялись на гораздо меньшее количество мужчин. Все: Марлоу, Бикерстафф и даже Король Джеймс принимали знаки внимания, и все они остались относительно невредимы благодаря простой удаче, что находились под водой как раз в тот момент, когда взорвались «Братья Уилкенсоны».

.

Рейкстроу тоже был там, хотя он лишился ладони правой руки, которую в последние минуты боя отрубило саблей. Только быстрая работа Бикерстаффа со жгутом спасла его от смертельного кровотечения.

Помимо них, осталось в живых девятнадцать матросов «Плимутского приза». Из остальных было найдено только десять опознанных тел. Остальные, а также те пираты, которые остались на борту нового «Возмездия», лежали на дне реки Джеймса или были разбросаны по берегу острова Хог. Никаких частей, достаточно крупных, чтобы их можно было похоронить, так и не было найдено.

И все они были героями -  и выжившие и с почетом похороненные погибшие, -  спасителями земель приливных вод. Тех, кто вернулся, провели парадом по сельской местности до Уильямсбурга, где каждому из них была вручена солидная награда, за нее проголосовали горожане на следующий день после боя, а затем всех угощали и поднимали тосты во всех тавернах вверх и вниз по улице герцога Глостерского.

Никто никогда не спрашивал Марлоу, почему он отказался от боя в тот первый день, и Марлоу удовлетворился мыслью, что если бы он этого не сделал, то они наверняка потерпели бы поражение, поскольку Леруа обманом заставил его драться с ним на его собственных условиях. Логика этого оправдания заключалась в