Шрифт:
Закладка:
Лежа в темноте с открытыми глазами, Теймур, как в кошмаре, вдруг заново ощутил все это. Видимо, тот давнишний страх еще жил в нем. И ему никогда не приходила в голову мысль, что и Беневше тоже мог запомниться этот случай, что страх перед тетей Беяз хранится и в ее памяти, а значит, есть что-то, что их соединяет… Мелькнув, эта неожиданная мысль вдруг озарила Теймура ярким светом надежды — раз существует Беневша и этот их общий страх, значит, не все потеряно! А Беневша существует. Год или полтора тому назад он видел ее, а если захочет, может и сейчас позвонить ей, встретиться с ней, поговорить. Другое дело, что он не станет добиваться встречи, потому что есть на свете Бузбулак и просто гордость… Потому что год или полтора назад Беневша развелась с мужем. У нее дочка. Позвонить Беневше — сделать вид, будто ничего этого не было, Теймур не мог, а потому приходилось довольствоваться случайными встречами. Встречаясь, они всякий раз говорили о Бузбулаке. Видимо, потому что затеять другой разговор можно было только в том случае, если захочет Теймур, а он не захочет заводить этот разговор. Он молчит, потому что земля Бузбулака, каменистые тропки, по которым когда-то бегала Беневша, до сих пор тупой болью отзываются где-то в сердце. Потому что земля Бузбулака, болью отзывающаяся в сердце, может быть, дороже ему, чем сама Беневша. Потому что даже теперь, когда он идет рядом с Беневшой, та, другая, Беневша все-таки не здесь, она там, в недосягаемом далеке. В чем причина — в том, что она вышла за другого? Но когда Беневша выходила замуж, он жил в общежитии в комнате на шестерых и, вероятно, поэтому, узнав, что Беневша выходит замуж, ни на кого не обиделся, не разозлился. Просто, услышав, он вдруг ощутил, что Бузбулака больше, нет, и какое-то время Бузбулак оставался для него пустым звуком. И когда он надписывал конверт, отправляя письмо отцу, ему трудно, очень трудно было писать «Бузбулак»… То, что Беневша ушла от мужа, вновь вселило в Теймура надежду. И как ни банальна была его самая сокровенная мечта, жизнь оказалась не в состоянии создать что-либо более прекрасное. Разве мог он представить себе, что, когда случайно встретит Беневшу уже после развода с мужем, она, так холодно осведомившись о его самочувствии, будет молча идти рядом, усталая, безучастная?.. Но хотя все это очень мало было похоже на то, что виделось Теймуру в мечтах, то, что Беневша ушла от мужа, не могло не обрадовать его: Беневша должна была уйти — ради него. Да и время должно было работать на него — за те годы, что они не встречались, он во что бы то ни стало должен был получить доктора. Но существование Теймура не имело ни малейшего отношения к разводу Беневши с мужем, время тоже ничем ему не помогло. Наоборот, оно как в тюрьму заключило его любовь, унизило ее, растоптало, довело до полусмерти, и впереди не было ничего, что давало бы надежду на ее возрождение. Лишь прошлое давало эту надежду. Есть что-то на свете, что связывает, объединяет их. Пусть их тогдашний страх перед старой Беяз. А раз есть, значит, не все потеряно.
Охваченный теплом надежды, Теймур думал уже задремать, проспать до утра, но надежда слишком скоро остыла. И снова он был один со своими холодными, безрадостными думами. И еще ветер. Этот сводящий с ума, порывистый, резкий бакинский ветер…
«ПАПА, КТО НАПИСАЛ
«ИСТОРИЮ ДРЕВНЕГО МИРА»?»
Как-то раз, когда учитель Мурсал вел сына к профессору Джемшидову, мальчик вспомнил вдруг слова тети Шейды.
— Папа, — сказал он, — кто написал «Историю древнего мира»? Профессор Джемшидов?
Кто написал «Историю древнего мира», учитель Мурсал не знал, хотя и преподавал историю, но что автор ее не Джемшидов, это он знал точно. А потому сказал со всей решительностью:
— Нет, не Джемшидов, Джемшидов пишет о нашем периоде.
— А что он пишет о нашем периоде? — спросил мальчик.
— Историю, — сказал учитель Мур. сал. — Историю нашего времени. Вот будешь учиться в десятом…
В тот день, сидя за столом у профессора, учитель Мурсал с гордостью сообщил, что сынишка его интересуется историей.
— …сейчас только про ваши книжки спрашивал. «Историю древнего мира» он, говорит, написал. Ха-ха…
Учитель Мурсал смеялся долго и громко. Но профессор даже не улыбнулся. Подняв голову, он пристально поглядел на Мурсала, потом на Теймура, и сразу стало тревожно, очень тревожно, и, не подоспей вовремя Туту-ханум, услышавшая этот разговор, неизвестно, чем бы кончилось дело, но Туту-ханум подоспела вовремя.
— Теймур у нас умница, — сказала она. — Способный мальчик… Я ведь когда-то и сама так думала: сколько ни есть на свете книг, все вот он написал. А у него в то время еще ни одной книги написано не было! Он меня в Баку везет в поезде, а мне вдруг втемяшилось в голову, давай его расспрашивать!.. Я как услыхала, что Беяз все песни, что по радио поют, ему приписывает, смех разобрал!.. Смешно ведь… Правда?
Смешно или не смешно, это мальчик не очень понимал. Но ему очень не нравилось, как робко поглядывает его отец на этого сурового, сумрачного человека, как заискивающе хихикает — очень это не нравилось Теймуру. А учитель Мурсал все хихикал, все улыбался:
— Наша бузбулакская земля уже подарила миру одного знаменитого историка, пусть еще одного родит… Пусть. А? Хи, хи…
— Земля картошку родит, а не ученых, — сказал профессор, и Мурсал опять улыбнулся.
— Горизонты науки широки. И орлам парить, и воробьям порхать — всем места хватит…
— А ты случаем стихи не пишешь? — профессор уже не скрывал раздражения.
— Нет, — учитель Мурсал растерянно поглядел на него. — А что?
— Так, пришло в голову. Потому что поэты эти все вздор пишут. Лично я на горизонте ни орлов, ни воробьев не видел.
— Так я в переносном смысле…
— Уроки тоже в переносном смысле даешь?
— Хи, хи… профессор… Я же по средним векам…
— А этого, — профессор кивнул на мальчика, — по каким векам пустить собираешься?
— Это как посоветуете, профессор.
— Я так посоветую: чем такой историк, как ты, лучше совсем не надо!
И опять учитель Мурсал улыбнулся: странный он человек, этот учитель Мурсал.
— Я понимаю, почему вы так, профессор… Мечеть имеете в виду… Так ведь памятник же, охранять обязаны,
