личных. Выступили во всем размере проблемы Культуры и положения культурных работников. Даже простой рабочий имеет в Тред Унионах[423] защиту своих прав. Неужели же труженики Культуры лишены всякого общественного охранения? Вы также видите, почему мы все время заботились, чтобы заседания Комитета Друзей сопровождались журналом — минутсами — с выраженными в нем постановлениями Заседания. Повторяю, что без таких общественных постановлений Комитет превращается в нечто отвлеченное. Ведь и для адвокатов, [и] теперь для пришедшего Миллера такая общественная формулированная на бумаге поддержка будет чрезвычайно важна. Ведь сейчас уже июль месяц, а даже и теперь мы не имеем хотя бы журнала заседания Комитета Друзей, бывшего в январе. Вы-то понимаете, почему мы о таких обстоятельствах весьма беспокоимся. Апеллируя к общественному мнению, нужно строительно показать, что у нас самих общественное начало стоит твердо, ясно и неприкосновенно. Общественному мнению нужно показать, что у нас есть организация и что все делаемое нами делается не случайными побуждениями, но планомерно организовано и глубоко сознательно. В то время когда вандалы заняты лишь разрушением, следует показать, что мы боремся созидательно, не хаотично. Только при таких показаниях организации и порядка можно рассчитывать на ближайшую кооперацию и с бондхолдерами. Ведь, без сомнения, бондхолдеры следят очень пристально за всем происходящим. Наверное, они понимают мошенничество захватчиков, но и со всей нашей стороны они хотели бы видеть созидательность. Таким образом, то общественное учреждение, о регистрации которого мы упоминали, будет и для бондхолдеров знаком того, что в основе Культурного дела лежат организация и строительство. Пусть и Комитет Друзей Музея существует, но рядом с ним, как мегафон для него, будет и общественное самостоятельное учреждение. Теперь-то борьба и начинается, и должны быть призваны все наличные силы. Характерна попытка [нападения] на Клайд со стороны белокурой.

У Е. И. опять сильные боли. Время исключительное, и, несмотря ни на что, как Сказано, «основывайте, основывайте!» Пусть так и будет. Всеми помыслами с Вами, сердечно и духовно,

Н. и Е. Р.

Переведите и дайте копию Франс[ис] и Амр[иде] этого исторического письма.

119

Н. К. Рерих — Г. Д. Гребенщикову

6 июля 1936 г. Наггар

Родные Т[арухан] и Н[ару],

Сейчас получили Ваше письмо от 8 июня, и хочется мне сейчас же сказать Вам через все пространства самый сердечный привет. С отвращением прочли мы статейку какого-то Гладика. Очевидно, он друг известного мракобеса и пьяницы и всесветного лгуна Васьки Иванова, имя которого все порядочные люди на Дальнем Востоке произносят с омерзением. Еще недавно я имел хорошее письмо из Харбина, где имя этого иностранного наймита было отмечено справедливо. Остается только пожалеть, что наше духовенство, которому надлежало бы быть и просвещенным, и осведомленным, в большинстве случаев легко подпадает под влияние всяких служителей тьмы. Вот покойный митрополит Платон или о. Георгий Спасский — те были совсем иного склада и поистине были священнослужителями. Васька Иванов обругал и Пушкина, и Петра Великого, и Толстого, и Мережковского, словом, решительно всех славных сынов России, с которыми и Вам надлежит быть. Ведь не можем же мы заработать одобрение пьяного Васьки Иванова тем, что скажем, что вместе с ним похуляем все русское славное достояние. Пусть все кромешники и невежды поносят нас, но не предадим самое священное, близкое сердцу нашему. С Васькой Ивановым и прочими мракобесами нам не по пути. По счастью, множества других неотемненных соотечественников с нами.

Не удивляюсь, что Вы страдаете от многих соотечественников. Ведь и мне приходится страдать от многих из них. Вспоминаю, как Германова приятно улыбалась, пока получала от меня денежное пособие и надеялась получить его больше. Но затем была названа сумма уже такого размера, которая во всяком случае была мне совсем уже не по силам. Было спрошено шесть тысяч ам[ериканских] долларов. Как только выяснилось, что эту сумму получить с меня нельзя, так немедленно все белое стало черным. Трудно было ожидать от талантливой артистки такой вольт-фас. Также некая ее же знакомая Волкова хотела с меня получить ни много ни мало как десять тысяч фунтов на выкуп ее бриллиантов. Как только это оказалось невозможным, сразу все суперлативы сделались обратного свойства. Много таких примеров каждый из нас мог бы привести. Вспоминаю, как покойный Куинджи, когда ему рассказали, что кто-то очень поносит его, задумался и сказал: «Cтранно, а ведь я ему никакого добра не сделал».

Но все это уже осенние листья, а мы будем смотреть на весну, будем смотреть, как многое знаменательное совершается перед нами. Вы говорите, что в истории с Хоршем нечто Вам непонятно. Мы со своей стороны знаем лишь следующее. В день моего отъезда на Д[альний] Восток г-жа Хорш заявила мне, что они готовы работать с нами, но не будут работать с З. и М. Лихтман и Фр[ансис] Грант. Таким образом, предлагалось, чтобы мы предали именно тех самых первых сотрудников, с которыми зачинали в 1921 году Мастер-Институт. Затем в конце февраля 1935 [года] Хорш украл принадлежащие Е. И., мне, М. и З. Лихтман и Ф. Грант пять шер Мастер-Института. Увы, я должен употребить такое сильное выражение, ибо наглое неожиданное присвоение чужой собственности все же останется в этом наименовании. Затем злоумышленнику потребовалось вообще от нас всех избавиться, что он со своей женой и братоубийственной Эстер Лихтман и начали выполнять с июня 1935 года. Словом, произошло именно то, что Вы так правильно охарактеризовали в своем теперешнем письме, а именно невозможность некоторой кооперации. Преступное трио начало всеми силами уничтожать нас везде, куда наша же рекомендация их ввела. Затем тот же злоумышленник сделал клеветнический донос правительству в том, что десять лет тому назад я будто бы не заплатил налога с экспедиционных сумм, при этом он ложно показал экспед[иционные] суммы моим частным доходом. Такой донос от лица, имевшего мою полную доверенность, является верхом вероломства и нарушения доверия — преступный брич оф трест, как назвал это действие Фельпс Стокс — председатель нашего Комитета Защиты. Теперь, как Вы знаете, злоумышленное трио в буквальном смысле выбрасывает на улицу трех названных первоначальных Трэстис, ибо, как Вы знаете, преступное трио подошло уже позднее к начатому нами делу. При этом все делается злоумышленниками так нагло, явно лживо и предательски, что их деяния могут стоять в первом ряду со многими знаменитыми предательствами. Четырнадцать лет они писали нам письма, полные необыкновеннейших суперлативов, а сейчас в желании завладеть домом они делают все белое черным. Но если они хотели владеть кирпичами и стенами, то ведь мы-то никогда