— А зачем ему собака? — размышляла Майя. — За что ему меня наказывать? Ты отнял у него игрушку, малыш обиделся и показал характер, в конце концов можно и в ГАИ заявить, если…

— Вот этого не надо. Дураком быть неохота. Здесь газетки сволочные, хуже, чем у вас в Италии.

— Ты ж заметная персона! Тебе нельзя стоять на колокольне с чужой женой. Папарацци уже глядят в бинокль: что они там делают, на колокольне? Другого места не нашли? — Она хохотала и дрожала от холода.

— Ты что смеешься? Что смешного?

— Чтобы согреться.

— Пишите, господа, пишите! Плевать я хотел… с высокой колокольни. А вон он едет! Вон, рядом! — Он без бинокля сразу узнал свою «Волгу». — Даже багажник не снял.

— Ну и куда? — Они смотрели, как машина, обогнув сквер, вывернула на перекресток, рванула на желтый свет и скрылась за высокими домами.

За Галей заехала подруга и попутчица Люба, с мужем, на «Жигулях». Галя вышла на балкон, бледная, с ввалившимися глазами.

— Я не поеду! — Ты что, подруга?!

Люба помчалась наверх. Она уже знала, что Галя не спала всю ночь, что-то там с сыном приключилось, и вообще — на грани нервного срыва. Тем более — надо ехать!

— Пропади все пропадом! — кричала Люба, всей массой навалившись на чемодан. — Билет, деньги, путевку — взяла? Поехали! Спать будем в поезде! Ну их всех к лешему!

Она сама схватила Галину сумку. Под ее напором Галя сдалась.

Запихнули ее вещи в багажник. Поехали со двора.

— Ляжем на полочки и спать, спать, спать!.. Вдруг взвизгнули тормоза. «Жигули» чуть не врезались в «Волгу», выезжавшую из-под арки.

— Это он! — завопила Галя. Выскочила из машины. — У тебя совесть есть?! Ты что вытворяешь?! Мы всю ночь не спим!

— Не ори, мам. Дай ключи.

— Где собака?

— Да вон он, дрыхнет.

Ларс так привык к этой машине, что спокойно лежал на заднем сиденье, только чуть приподнял морду.

— Давай ключи, я в куртке забыл.

Любин муж, отъехав, нервно сигналил. Люба выскочила из машины:

— Дурдом! Галина Евгеньевна! Мы едем или не едем?

«Волга» стояла с включенным мотором. Галя препиралась с сыном. Люба выставила ее вещи из багажника на асфальт. Они уехали.

Галя вдруг словно очнулась. К ней вернулась ясность мысли. Забросили ее вещи в «Волгу». Дима помог. Главное — по порядку и спокойно… Галя поглядела на часы.

— Давай сначала отвезем собаку, по дороге. Они ж с ума сходят! Ну зачем тебе собака?

— Пригодится, — усмехнулся сын. — Мам, ключи давай.

— Не дам! Пока не объяснишь, — Галя себя одернула. — Сынуль, ты ж мне ничего не говоришь, мы совсем как чужие…

— Мам, ключи дай, а то забудешь. — Дима повернул к вокзалу.

— Нет, сначала собаку… — Галя поплотней прижала к себе сумку. — Но ты мне обещаешь, что сразу отвезешь Майечке собаку?

— Мать, не лезь не в свои дела! Майечке, Майечке… — Дима сделал идиотскую гримасу, проехал под «кирпич», прямо к выходу на перрон, стал вытаскивать ее вещи. — Мать, скорей, тут нельзя стоять. Ключи давай! — Распахнул дверь с ее стороны. Галя не двигалась. Дыхание перехватило от гнева.

— Я тебе сказала куда ехать! Я тебе не верю ни в чем!

— Ну ехай, ехай. — Он еще улыбался!

Галя выпрыгнула из машины и потянула за собой собаку.

— Ларсик, миленький, собачечка, пошли со мной, песик мой хороший, пошли со мной. — Схватилась за ошейник, поискала поводок. Сумка у нее была на длинной цепочке, болталась под рукой, мешала. Дрожащими руками она отстегнула цепочку, прицепила к ошейнику. Сын с ухмылкой наблюдал за ее решительными действиями. Как только Ларс выпрыгнул, он рявкнул:

— Сидеть! — и потянул к себе за цепочку и Галю, и собаку.

Ларс кинулся обратно в машину. Дима наматывал на руку цепочку, дернул сумку. Галя плотнее ее прижала. Цепочка отстегнулась с другой стороны.

— Хорошая вещь, пригодится, — он сложил цепочку пополам и потряс, любуясь изобретением. Попал Гале по руке. Она замахнулась сумкой, он успел присесть и захохотал: — Ой, дерется! Убивают!

Тогда она всерьез, наотмашь, врезала сумкой, чтоб не издевался, и по-бабьи, вслепую, стала колотить куда попало. Попала в нос. Он взвыл, распрямился и одним приемом вывернул ей руку, и Галя упала лицом на сиденье, а сумка — ему под ноги, как тогда — нож бомжа. Он вытряхнул из сумки все — прямо на асфальт, и взял ключи. Поднял рыдающую Галю за воротник.

— Садись, поезд ушел!

— Ублюдок! — Она осела, как ватная, среди рассыпанных из сумки мелочей. Кто-то поднес поближе ее чемодан. Она ничего не видела, обливаясь слезами.

За перроном плавно набирал скорость ее поезд.

Майя лежала в пижаме на краю большой семейной кровати. Тонкие белые занавески не защищали от солнца. День жаркий, и уже не заснуть. Она говорила по телефону с Галей, едва ворочая языком:

— Сейчас главное — немного поспать…Ну закройся на цепочку…Да не думай ты о моей собаке. Бай-бай. — Но нет, Галя не отпускала. — Подумаем на свежую голову…Он же не дебил, видишь, помылся, ключи оставил, значит, в своем уме? Бай-бай. — Хотела повесить трубку, но теперь Галя спрашивала про Андрея. — …Да я ему все уже рассказала. А зачем ты туда звонишь? Он здесь. Спит. Да нет, не рядом. Там он спит, в столовой. Что? Ну что тебе до этой Динки?! Спи давай! На пороге появился Андрей в полосатом халате:

— Где тут телефон отключается?

— Не надо. Может Оля позвонить. Дай, пожалуйста, мои «жмурки». Вон там. Не могу спать при свете.

— А я при шуме, — Он протянул Майе мягкие клетчатые очки. — Там трамваи по голове ходят.

— Возьми затычки. Ложись здесь. А я там.

— Нет, ты тоже здесь.

Он осторожно лег на другом краю огромной кровати. Повернулся спиной к окну, лицом к ее затылку.

Майя пыталась заснуть. Или делала вид, что спит. Вдруг повернулась:

— Слушай, а может, он хочет выкуп? За собаку? Просто деньги?

— Я не знаю, чего он хочет. Не понимаю, что у него в голове.

— Он хочет быть сыщиком… Опером. Он думал, что я его возьму в Италию, и там…

Она засмеялась. Андрей глянул на ее смешные очки с вымученной улыбкой, его тоже не отпускали мысли о сыне, но он их гнал. Уткнулся в подушку.

— Давай лучше сны рассказывать. Нет ничего скучней чужих снов, я всегда засыпаю…

— Там висели тяжелые бархатные шторы… — вспоминала Майя. — В нашей маленькой квартирке…

— На Фонтанке?

— Нет, в тринадцатом, кажется,