Шрифт:
Закладка:
По характеру Гораций был человеком робким и скромным, самокритичным, простым в обращении, добрым, милым и обходительным со своими многочисленными друзьями, но при этом очень дорожившим своей независимостью и непримиримым к противникам, а потому несколько вспыльчивым[1068]. «Ты же легче щепы, непостояннее / Адриатики бешеной»[1069], — упрекала поэта гетера Лидия.
Из-за своей робости молодой Гораций боялся публично читать свои стихотворения («…мои-то стихи неизвестны, / Их не читает никто; а публично читать я боюся») и, соответственно, не посещал аудиторий для рецитаций и не состязался с другими поэтами[1070]. Поэтому поначалу он был мало известен широкой публике:
В книжных лавках нет вовсе моих сочинений, не видно
И объявлений о них, прибитых к столбам; и над ними
Не потеет ни черни рука, ни рука Гермогена!
Я их читаю только друзьям; но и то с принужденьем,
Но и то не везде, не при всех[1071].
Однако с возрастом, когда к нему пришла слава, он стал более уверенным в себе и уже совершенно справедливо гордился, что его стихи читают повсеместно («Держат, читают меня благородные руки и очи»; «Я горжусь — молодежь меня / Причисляет к своим лучшим избранникам»; «…показывают пальцем прохожие / На меня…»)[1072] и многие поэты даже подражают ему:
…«Я колодец Либона и форум доверю
Людям непьющим, но песни слагать запрещу я серьезным».
Только я это изрек, — неотступно поэты все стали
Пить вперепой по ночам, перегаром воняя наутро.
Что ж? Если б кто-нибудь, дикий, пытался представить Катона
Взором суровым, ногой необутой и тогой короткой,
Разве явил бы он тем и характер, и доблесть Катона?
Так, Тимагена соперник в речах, надорвался Иарбит,
Стать остроумцем стремясь и красноречивым считаться.
Манит примером порок, легко подражаемый: стань я
Бледен случайно, они б уже тмин все бескровящий пили.
О подражатели, скот раболепный, как суетность ваша
Часто тревожила желчь мне и часто мой смех возбуждала![1073]
Светоний упоминает о наружности поэта очень кратко: «Невысок и тучен»[1074]. Он также приводит письмо Августа к Горацию с весьма важной характеристикой внешнего облика стихотворца, над которым добродушно подшучивает император: «Если рост у тебя и малый, то полнота немалая. Так что ты бы мог писать и по целому секстарию, чтобы книжечка твоя была кругленькая, как и твое брюшко»[1075]. В одной из сатир начинающий философ Дамасипп, обращаясь к Горацию, так описывает его: «От головы и до пят не выше двух футов… Нрав твой горячий»[1076]. Известно, что из-за своей тучности поэт часто потел, и поэтому кожа его лоснилась жиром[1077]. Сам Гораций в одном из стихотворений следующим образом описывает свою наружность и характер: «Малого роста, седой преждевременно, падкий до солнца, / Гневаться скорый, однако легко умиряться способный»[1078]. В молодости же он имел пышные «черные кудри над узким лбом», но со временем, вероятно, несколько облысел[1079].
После того, как ему минуло сорок лет, Гораций в различных стихотворениях стал жаловаться на свой возраст, на отсутствие интереса к творчеству, к пирам, любовным приключениям и различным забавам, на свою раздражительность, вспыльчивость и капризность[1080]. Вот, например, что он пишет в послании к Цельсу Альбиновану:
Вот в чем беда: хоть душа у меня слабее, чем тело,
Все не хочу я узнать и понять, что пойдет ей на пользу.
С верными ссорюсь врачами, всегда на друзей раздражаюсь,
Если стремятся меня излечить от губительной спячки.
Вредного все я ищу; избегаю того, что полезно.
В Риме я Тибура жажду, а в Тибуре — ветреник — Рима[1081].
Очевидно, всему виной было его слабое здоровье и различные заболевания. Известно, что еще в молодости Гораций страдал болезнью глаз, которую лечил специальной мазью на основе черного коллирия, и каким-то желудочным недугом, вынуждавшим его быть умеренным в еде[1082]. Кроме того, предполагают, что с возрастом у него развилась бессонница и появились постоянные головные боли[1083]. Поэт теперь подолгу жил в своем сабинском имении и наотрез отказывался приезжать в Рим, особенно в августе и сентябре, когда в городе свирепствовали инфекционные болезни[1084]. Интересно послание Горация к Нумонию Вале, в котором поэт интересуется, каков климат и образ жизни в приморских городах Велии и Салерне, поскольку он хотел бы провести там некоторое время, чтобы поправить свое здоровье:
В Велии, Вала, зима какова, что за климат в Салерне,
Что там за люди живут и какая дорога?
<…>
Хлебный запас в котором из двух городов побогаче?
Там дождевую ли пьют, ключевую ль из вечных колодцев
Воду берут? (О вине тех краев ничего не пиши мне.
Здесь я в деревне своей терпеть могу все, что угодно;
Если ж у моря живу, то ищу и вина я получше,
Чтобы заботы оно разгоняло, надежды вливало
В жилы и в душу мою, слова на язык подавало,
Так чтоб предстал молодцом я пред девой любезной луканской.)
Больше какая округа плодит кабанов или зайцев?
Больше в каких там водах эхины иль рыбы таятся,
Чтоб возвратиться домой феакийцем я мог зажиревшим?
Должен ты все отписать мне, а я — тебе полностью верить[1085].
До конца жизни Гораций поддерживал дружеские отношения с Меценатом, который отошел в мир иной первым[1086]. Присутствовал ли поэт на похоронах своего покровителя? Об этом ничего не известно, но представляется, что он, хотя и был уже очень болен, мог найти в себе силы, чтобы отдать последний долг своему ближайшему другу и покровителю.
Когда смерть настигала римлянина в его постели, а не на поле боя, вокруг него обычно собирались родственники и друзья. Самый близкий ему человек ловил его последний вздох, с которым, как верили, из тела вылетает душа. Затем покойнику закрывали глаза и несколько раз громко звали его по
