Этот олигарх сопротивлялся, пытался их сбыть англичанам, но безуспешно, поскольку там уже отдавали отчёт, кто претендует на эти активы[1983]. Что касается правительства, то оно всячески поощряло развитие Ленского товарищества, передав тому с баланса Госбанка в долгосрочную аренду 54 прииска в Забайкалье[1984]. Не удивительно, что новые владельцы по отношению к английским акционерам вели себя по-хозяйски уверенно. А.И. Путилов и А.И. Вышнеградский даже не всегда информировали их о своих действиях, так как те, будучи миноритариями, не могли оспорить решение большинства[1985].

Аналогичные процессы протекали и в табачной отрасли, где с конца XIX века заправлял ряд семейств, владевших наиболее крупными фабриками. Однако они не обладали достаточным капиталом для поддержания динамичного развития, слабо продвигали продукцию на экспорт. К тому же здесь был весом теневой сектор в лице скупщиков, которые оказывали влияние на ценовую политику: нигде в мире табачная промышленность не давала таких скромных доходов, как в России. Между тем её перспективы не вызывали сомнений у американцев, чей табачный синдикат Due, Owen & Gillchrest уже обхаживал крупную фабрику Шапошникова[1986]. Оздоровить отрасль взялись питерские банки. В сентябре 1913 года в Лондоне было создано акционерное общество Russain Tobacco company, приступившее к скупке акций российских табачных предприятий, а эти бумаги в свою очередь обменивались на шеры английской компании. Её учредителями выступили Русско-Азиатский банк, Русский для внешней торговли, Сибирский торговый, Русский торгово-промышленный и Петербургский частный банк. В короткий срок им удалось аккумулировать контрольные пакеты товариществ «Ла-ферм», «Колобов и Бобров», «Бр. Шапошниковых», общества «В.И. Асмолов», «А.Н. Богданов» и др. На эти структуры, расположенные в северных, центральных и южных регионах, с общим оборотом свыше 55 млн рублей, приходилось более половины табачного производства России[1987]. Объединение их в одних руках снижало издержки, сразу был объявлен новый оптовый прейскурант, что серьёзно подрывало позиции теневиков, которые не могли выторговывать для себя скидки[1988].

Правительство явно расчищало питерским банкам дорогу, блокируя попытки владельцев фабрик координировать свои действия, чтобы сохранить самостоятельность[1989]. В результате хозяева не могли противостоять напору питерских банков и уступали им свои пакеты. Любопытно, как владелец одной из крупных фирм уверял Русско-Азиатский банк в том, что ему удастся уговорить свою тётю продать принадлежавшую ей долю[1990]. Всем бывшим собственникам предлагалось на правах миноритариев участвовать в Russian Tobbaco: им гарантировалось место в руководящих органах «при условии исполнения всех директив правления английского общества»[1991]. Помимо этого с них брались расписки без согласия головной компании не участвовать в деятельности какой-либо иной табачной фирме (в случае неисполнения предусматривался серьёзный штраф в 500 тысяч рублей)[1992]. Бразды же крепко держали в руках банковские представители: судя по протоколам заседаний правления Russian Tobbaco, в них постоянно участвовали М. Верстрат (председатель) и Б.А. Гордон[1993]. Заседания проводились в Петербурге, а общие собрания акционеров в Лондоне.

С начала 1910-х стартовало «наступление» на рафинадные предприятия, где сахарозаводчики также испытывали хроническую нужду в оборотных средствах. Урожаи свёклы росли из года в год, к тому же Министерство торговли и промышленности в это время добилось увеличения международной квоты России на экспорт сахара, что повышало привлекательность отрасли[1994]. Питерская банковская группа вознамерилась вытеснить с ведущих позиций старых собственников, улучшить управление, нарастить мощности. Перед войной из 296 рафинадных заводов, расположенных в империи, наиболее крупные приобретались столичными финансовыми структурами. Ведущая роль в сахарной промышленности закрепилась за Русским банком для внешней торговли и Русским торгово-промышленным банком, контролировавшим почти 50 % производства рафинада в стране и около 90 % экспорта[1995]. Перед старыми владельцами возникал тот же выбор: остаться в качестве членов правлений преобразованных обществ (разумеется, на тех же вторых ролях) или уйти с отступными. Заметим, большинство согласилось с предлагаемыми правилами, превратившись в доверенных лиц питерских банкиров, находя в новом для себя положении немало полезного. Многие вошли в руководящие органы обновлённых обществ: А.Ю. Добрый состоял членом правлений одиннадцати сахарных заводов; А.С. Френкель входил в руководство двенадцати компаний, видное положение в отрасли сохранил Л.И. Бродский и т. д.

Но находились и те, кто не желал мириться с утратой статуса хозяев, как, например, известная семья Терещенко, владевшая крупными Тульско-Черкасскими свёкло-сахарными заводами. Их выдавливанием из отрасли, приобретшим недружественный характер, непосредственно занимался Л. И. Бродский, сам за пару лет до этого уступивший свои активы питерским банкам[1996]. Судя по архивным документам, именно он осуществлял операции на средства банков. В частности, Русско-Азиатский банк выделял Бродскому необходимые суммы для покупки паёв[1997]. (В конечном итоге потеря активов превратила Михаила Терещенко в ярого оппозиционера, вошедшего после падения царизма во Временное правительство.) По мере приобретения рафинадных предприятий банки старались координировать, или, точнее, централизовать продажи посредством создания Взаимного общества заводов для централизованной торговли рафинадом, а также используя Всероссийское общество сахарозаводчиков[1998]. Подобный опыт уже имелся, когда в 1890-х годах Министерство финансов утверждало так называемую сахарную нормировку, в соответствии с которой производители осуществляли торговлю[1999]. Совершенно справедливым следует признать вывод, что «банки стали той коллективной силой, для которой важно обеспечить стабильность рынка и у которой было достаточно сил и влияния, чтобы добиться своей цели»[2000].

В преддверии войны под контроль была поставлена и перспективная маслобойная отрасль, технологически связанная с хлопковой. На этом поприще действовали Русско-Азиатский банк и Петербургский частный банк. У московского купца первой гильдии З.М. Персица, чьей семье принадлежало Волжское общество маслобойных и химических заводов «Салолин», были куплены паи этого перспективного актива. Уже в 1913 году состав владельцев «Салолина» кардинально изменился: среди них преобладают деятели Русско-Азиатского банка[2001]. То же самое наблюдалось и в крупных Южных маслобойных и химических заводах «Саломас», где заправляло ростовское купечество. Предприятие переходит под контроль Петербургского частного банка, а его председателем правления вместо К.В. Вейсбрема становится столичный финансист А.А. Давидов[2002], после чего также в Лондоне учреждается общество The Russian Tallow oil manufacturing export, на шеры которого обмениваются акции «Салолина» и «Саломаса», чем окончательно закрепляется банковское владение[2003]. Однако компания Talloil так и не смогла начать свою деятельность, что даже грозило исключением из реестра лондонской фондовой биржи. Это произошло потому, что уже после покупки «Салолина» новыми собственниками был вскрыт ряд серьёзных финансовых и управленческих проблем, что потребовало значительных денежных вливаний[2004]. Нельзя сбрасывать со счетов и недовольство купеческой элиты Первопрестольной, которая не желала усиления питерских