уюта, где забудешь обо всем на свете. Но больше всего не хотелось расставаться со своими героями, которые явно к переезду не готовы и, прожив здесь не один век, вряд ли поспешат куда-то вслед за мной. Но как мне сказать все это ей, чтоб не обидеть, не выглядеть неблагодарным хамом? Но нужно было разговор тот начинать, не откладывая еще на день, а то и на больший срок. Время вещь неуловимая, и никто еще не научился управлять им, а уж я и подавно.

Расставания беспечальные

Видимо, почувствовав мою нерешительность, она начала разговор первой, быстренько вытерев остатки мгновенно высохших слез. Будто их совсем и не было. И сообщила, что успела минувшей ночью, пока я спал, проглядеть мои рукописи. Для меня это был удар ниже пояса. Кто позволил ей ковыряться в моих сочинениях, которые сам-то брал в руки с осторожностью и, можно сказать, с придыханием. Потому как все это труд далеко не законченный, словно не родившийся на свет ребенок и относиться к нему следует бережно, а то… Да разве ей это объяснишь…

Попроси она, сам бы показал и даже зачитал некоторые места. Но вот так тайком, без спроса… И потому стало мне особенно нехорошо и тоскливо. Понял окончательно: ни о каком совместном житье и сосуществовании речи быть не может. Она сама поставила жирную точку и спасибо ей за это великое! Но промолчал и стал ждать, что она заявит по поводу моих творческих потуг.

Оказывается, некоторые моменты ей даже понравились! Дескать, язык своеобразный, образы интересные. Но она совершенно не поняла, почему мне пришло в голову избрать в качестве героев разных там домовых, русалок, банниц. Неужели верю во все это? А если так, то убеди ее, покажи что-то необыкновенное, чего она еще не видела.

«Ага, — подумал, — сейчас, вызову домового и представлю тебя ему. Жди! Не так-то все просто, как тебе думается…» Но возражать не стал. Зачем? Не тот она человек. Не верит — и ладно. И почему вообще я должен чего-то там доказывать? Так и сидел насупившись, словно двоечник, вызванный в кабинет к завучу.

Она же, уловив шаткость моих позиций, не преминула закатить целую лекцию о русских сказках. По ее мнению, русский народ сочинял их просто ради развлечения. От нечего делать, так сказать. И воспринимать их всерьез не станет ни один здравомыслящий человек. А от моих быличек тем более за версту несет нездоровым вымыслом и надуманностью. Потому вряд ли когда они будут пользоваться хоть каким-то спросом у читателя. В конце она, как истинная учительница, сделала соответствующий вывод: мои сказания никуда не годятся, но вот опыт работы с текстами у меня имеется, а потому можно смело выходить на привычную схему: товар — деньги — товар. То есть заняться написанием заказных статей. То есть идти в журналистику и брать заказы от богатеньких организаций, руководство которых спит и видит, как бы прославить самих себя на страницах печатных изданий.

Робко поинтересовался, где мне найти подобных руководителей? Ответ последовал незамедлительно. Да, она знает несколько таких организаций, где мой труд будет востребован. Но они находятся у нее на родине.

После этого наступила долгая пауза. Я попал в затруднительное положение, не зная, как более тактично ответить. Просто сказать «нет» почему-то язык не поворачивался. Получится, отталкиваю дружески протянутую мне руку. А вымолвить «да» тем более не мог. Это означало не просто переезд хотя бы на первых порах на ее полное иждивение, что, видимо, подразумевалось как само собой разумеющееся событие, но гораздо большее. И причин тому было множество.

Главное, мне никак не хотелось покидать обжитое место, после чего волей-неволей окажусь в прямой или косвенной зависимости у Афины-Победительницы. Она же, слегка распалившись от произносимой речи, опять приняла победоносный вид, и следа недавних слез не осталось на ее сосредоточенном лице, четче обозначились волевые складки у подбородка и руки лежали на коленях, сжатые в кулаки.

Нет, союз с ней был невозможен уже по той причине, что, заключивши его, тут же окажусь в роли побежденного. Которому если и позволят высказать личное мнение, то лишь о том, будет ли завтра дождик и стоит ли брать с собой зонт. Все остальное станет решаться без моего участия, но непременно мне во благо. Что наверняка при каждом удобном случае не раз подчеркнет моя благодетельница. При всей своей наивности хорошо понимал, чем обернется моя капитуляция. Сдавши свои позиции один раз, вынужден буду поступать так и в дальнейшем и, наконец, дождусь момента, когда станут попрекать куском хлеба и лишней съеденной ложкой супа.

Невольно представилось жаркое южное солнце, где нет ни холодов, ни многомесячных стуж и в садах на ветвях ухоженных хозяйской рукой деревьев зреют эдемские фрукты. И в том саду на фоне гор со снеговыми шапками на вершинах стоит крепкий кирпичный домик за высокой оградой с решетками на окнах. Там у окна буду сидеть я возле печатной машинки и печатать, печатать, печатать… Тексты, которые мне совершенно не по душе, но их нужно выдавать по десятку страниц каждый день, чтоб обеспечить себе сытую жизнь и достаток. Вечером мне будет позволено спускаться в сад и прогуливаться там под зорким взглядом женщины, привыкшей побеждать, и знать, чего она хочет от жизни.

«Что угодно, но только не это!» — хотелось мне закричать, но почему-то слова застряли в горле, стоило мне взглянуть на нее, сидящую напротив и пристально сверлящую меня всепроникающим взглядом серых глаз.

И вместо этого робко промямлил, мол, хорошо, подумаю. Пока что не готов… Сколько раз ругал потом себя за эту самую робость, но со временем стал понимать правильность собственного ответа. Если бы я тогда отказался категорически и наотрез от ее предложения, то она наверняка бы усилила натиск и нашла с десяток причин, по которым мне следовало ехать с ней прямо сейчас, не мешкая ни минуты. Мало ли способов у женщин повлиять на мужика, не определившегося с собственной судьбой и призванием. Да сколько угодно! Была бы причина, а способ всегда найдется.

Ждала ли она иной реакции, близкой к раскаянию и просьбе о помощи? Трудно сказать. Меня тогда это мало интересовало. Важно другое — мне удалось выстоять и не выбросить белый флаг, не подписать акт о безоговорочной капитуляции.

До сих пор не понимаю, как удалось преодолеть и это искушение. А ведь мог поддаться на ее уговоры, скомкать рукописи, пустить их на растопку холодного