Ирма бросилась к нему, крича на Федора:

— Что творишь, дебил!

Потянула Клевцова за руку, отпустила ее. Подхватила его за шею. Отняла руку. Рука была в крови.

— Ты что наделал? — бессмысленно спросила она у Федора.

— А чё он, — пробормотал Федор.

Минут двадцать сидели молча.

Потом Ирма поднялась и решительно сказала:

— Надо телефон его выключить, а то могут найти.

Достала, выключила, тщательно обтерла и бросила в кусты.

— А нам чё делать? — поинтересовался Федор. — Ты знаешь?

Ирма кивнула:

— Знаю…

35

Утро показалось Воронову совершенно необычным, солнечным и радостным. Причины такого состояния он понял лишь тогда, когда вспомнил, что вчера, впервые за несколько дней, не было ни погонь, ни арестов, ни иных «обострений». Они просто провели этот день тут, в доме Ирминой бабушки, которая, казалось, радуется им не меньше, чем они ее обильному угощению и отчасти возлияниям.

Однако гораздо важнее было другое: весь день они втроем — Воронов, Гридин и Скорняков — разбирали то, что нашли у Овсянниковых, и то, что достали из ларца.

Скорняков хоть старался быть «последней инстанцией», но так уж получалось, что суждения дяди Паши брали верх чаще. Впрочем, надо отдать должное Скорнякову: он умел признавать чужую правоту!

Что же касается Савы, то он сразу же стал любимчиком хозяйки, потому что, в отличие от «вас, белоручек», брался за любую работу. Вскоре, впрочем, выяснилось, что делать Сава мало что умеет, но это только усиливало любовь Нателлы: «он хоть старается».

Воронов усмехнулся: как раз в этот момент снизу донеслось громкое ворчание Нателлы, которая уже начала накрывать стол для завтрака. Завтракали шумно, весело, то и дело поддевая друг друга и хохоча от души. После завтрака Сава ушел «развлекаться по хозяйству», оставив их за столом.

Сегодня надо было хотя бы к вечеру разобрать все, что было, и переходить к действиям. Однако обстоятельства опередили их.

Гридин, усаживаясь к столу поудобнее, сказал, ни к кому не обращаясь:

— Жаль, Леша, что ты ларец не смог вынести.

— Ну, извини, — саркастически ответил Воронов. — Ты бы «спасибо» сказал, что я эти тряпочки успел в белье сунуть, а то и их бы не видать как своих ушей.

— Да вы не беспокойтесь, Павел Алексеевич, — сказал Скорняков. — Через пару дней вернемся в Город и насмотритесь вы на этот ларец. Хотите, я вообще его вам подарю!

Гридин усмехнулся, а Воронов неожиданно спросил:

— Сегодня какой день недели? Пятница?

Все трое замолчали, потом Гридин достал телефон, посмотрел на его экран и подтвердил:

— Пятница, точно!

Воронов шлепнул себя по лбу:

— У меня же в воскресенье отпуск заканчивается! В понедельник на работу надо! А у меня и билета нет.

— Вот я и говорю, что скоро в Город поедем, — повторил Скорняков и начал копаться в находках.

— Кстати, о ларце, — напомнил о себе Гридин. — Я ведь о нем по иной причине вспомнил. Мне, как вы понимаете, пришлось уже в третий раз видеть этот знак, который я считал гербом Хёенбергов.

— «Считали», значит, перестали считать? — уцепился Скорняков.

— Скорее начал сомневаться, — признался Гридин. — Вчера вечером я долго рассматривал вот эту штуку.

Он вытащил из кармана «бирюльку» бабки Нателлы.

— Это у вас откуда? — изумился Скорняков.

— Извините, не успел сказать, — признал вину Гридин. — Это подарил нашей милой хозяйке друг ее юности Ваня Герасимов.

Скорняков резко повернулся к нему:

— Ваня?

— Вот, представьте себе — Ваня, — подтвердил Гридин. — А вы от него слышали о том, что он уже видел этот знак и, более того, был его обладателем?

— Нет, — признался Скорняков. — Даже намека не было никогда. Хотя о ларце мы много раз беседовали, спорили.

— То есть, — не отпускал тему разговора Гридин, — он по какой-то причине это от вас скрывал?

— Вынужден с вами согласиться, — кивнул Скорняков.

И сам же продолжил:

— Но тогда что же получается?.. Он от меня скрывал что-то очень важное?

— Может быть, так, а может быть, просто не хотел вас куда-то пускать, в какую-то тему, которую считал важной. И вопрос — в какую?

— Да, во все ту же, в «чертово городище»? — напомнил о себе Воронов.

— А чем могло заинтересовать это