Шрифт:
Закладка:
Месть целому государству? В подобную одержимость Хастияр не очень верил.
Стало быть, они по-прежнему собираются устроить Хатти проблемы на западе, напасть на их союзников, чтобы отвлечь от войны с фараоном. Похоже на то. И момент выбрали удачный.
Да, именно сейчас самое время. Хастияр уже который месяц безвыездно жил в Вилусе. Что там шпионы в западных землях докладывали Шунашшуре? Они вообще есть сейчас у царства Хатти в этих самых землях? Или лабарна их тоже упразднил, как в стране Моав, ибо «без толку казённый хлеб проедают».
С весеннего заморского торга, что состоялся, как владыка Аруна зимние волны унял, троянские купцы давно вернулись. До конца лета теперь в путь пускаются немногие. Никакой подготовки, как в тот раз, не разглядели.
Впрочем, что было бы тогда, если бы не Амфитея, Хастияра весьма и весьма занимало. Он не раз говорил об этом с Алаксанду. Приам отказывался признавать саму возможность незамеченной подготовки крупного набега. Дескать, критянка позволила летучему колесничному отряду вовремя дойти аж до Милаванды, куда так-то путь неблизкий. Без неё бы не успели, да. Но против Трои такое не прокатит.
— Аххиява, Хастияр, с каждым годом всё больше привыкает о важных делах испрашивать слово нашего бога, — уверенным тоном объяснял приам, — а там, в Утробе,[143] мои люди. Даже если в Микенах глаза отведут, всё одно такие дела не скрыть.
Хастияр качал головой с сомнением, во всё видящих троянских шпионов не очень верил.
— Пойдём быстрее, — недовольно сказал Хеттору, — болтаем много. Действовать надо.
Как только они вернулись в город, Хастияр тут же поспешил домой. Он сказал Анцили:
— Собирайся немедленно. Пока я пишу письмо, у тебя как раз есть время.
Он взял деревянную табличку, обтянутую полотном. Такие использовались для важных записей, когда надо было писать набело, в отличие от более дешёвых, практически дармовых глиняных. И начал писать письмо в столицу, великому царю Хатти. Это было и донесение, и просьба о помощи.
Великий царь Аххиявы напал на Трою. Потому троянцы просят лабарну исполнить долг господина и помочь своим союзникам, с которыми заключил договор его отец.
Дописав, Хастияр приложил к письму свою печать посланника страны Хатти. Бог Грозы, убивающий Змея, был вырезан на ней. Маленький цилиндр из драгоценного лазурита, что соперничал в яркости цвета с полуденным небом, блеснул напоследок и скрылся в кожаном футляре.
Письмо к царю было написано, оставалось только на словах передать послание для семьи. Приготовления были закончены. Хастияр отдал слугам серебро, которое они же привезли для него вчера. Пусть не скупятся, если надо будет, покупают коней по дороге. Им предстоит долгий путь. Возможно, судьбу Вилусы решит это письмо.
Хастияр не стал провожать слуг. На мгновение мелькнула мысль, что и он мог бы уехать сейчас вместе с ними, троянцы не стали бы его удерживать. Внезапно появилась возможность вырваться из Трои, вернуться обратно в столицу. Конечно, ему хотелось бы чего-то иного, не так покинуть этот город.
Нет. Это было бы низко. Похоже, теперь его судьба неразрывно связана с Троей. Потому первым делом Хастияр отправился к приаму. Алаксанду совещался в кругу ближних людей.
— Я письмо лабарне написал, помощи просил, и рассказал, что случилось. Мои люди только что уехали.
— Мы в помощи не нуждаемся, — сказал Куршасса, — сами справимся. Да и далеко от нас до Хаттусы. Пока туда доедут, месяц надо, чтобы добраться, а может, и больше, пока назад. Мы врагов разобьём, а они ещё и письмо не получат.
— Нет, сын, ты не прав. Не надо от помощи отказываться, — Алаксанду мрачно разглядывал карту земель Вилусы, искусно начертанную тонкой кистью на деревянной доске, обтянутой тканью.
— Прав твой отец, — подал голос присутствовавший на совете статный муж одних лет с приамом.
То был Атанору, парраи, «высокий», царский друг и первый советник, геквет, как сказали бы аххиява.
— Во-первых, — продолжал Атанору, — в Хаттусе должны узнать о вероломстве людей Аххиявы. Ну, а во-вторых, на войне не следует быть излишне самонадеянным. Иной раз это плохо заканчивается.
— Тем более, что с великим царём Хатти у нас договор, — добавил Алаксанду, — мы посылали наших воинов в поход против мицрим, потому и Хаттуса должна нам помочь, когда срок придёт. Это их долг господина, помогать своим. Но ты, сын, прав в том, что о наших делах там узнают ещё не скоро. Потому поступим так, как я говорил. Пошлём также гонца к ближним соседям, землю реки Сеха, Милаванду и Апасу.
Алаксанду ещё раз поглядел на карту, которая лежала на столе перед ним, и сказал, обращаясь к сыну:
— Ты отправляешься собирать людей. Объезжай первым делом дарданские земли. До них аххиява уж точно в последнюю очередь доберутся, мимо нас не проскользнут.
— Пока я вокруг Дардана разъезжать буду, аххиява на юге всё спалят дотла и народ побьют, — возразил Куршасса.
— Ты мне не перечь, — отрезал Алаксанду, — поедешь и в Ангисс. Мне сейчас все колесничие нужны.
— Да это сколько времени займёт! — возопил Куршасса.
Алаксанду хлопнул ладонью по столу, но сын его и после этого сопротивлялся:
— Ты же знаешь, где лучшие и пастбища, и конюшни! — убеждал отца царевич, — там надо войско собирать!
В словах его был резон. Самые большие царские конюшни стояли в поместьях южнее Трои, лучшие кони там паслись на привольных пастбищах. Ближе к Ассуве, «стране изобильной конями». Собираясь в поход на восток, Алаксанду именно отсюда большую часть войска набрал, а не из северных, дарданских земель. Дарданы тогда во главе с Атанору остались охранять рубежи царства.
— Ты аххиява под стенами Трои видишь? — спросил Алаксанду.
— Нет, — ответил царевич.
— И корабли их в Узкое море не проходили. Стало быть, они высадились на юге. Там будешь войско собирать, малыми отрядами разъезжать — можешь в засаду попасть. Есть там опытные люди. Увидят беду — сами к Трое соберутся.
Куршасса поджал губы, он был не согласен. Посмотрел на Хеттору. Тот молчал. Он поступил бы, как царевич, но услышав царский приказ и не подумал бы препираться. Царь знает, что делает.
Алаксанду жёг сына взглядом, ожидая повиновения.
Куршасса нехотя кивнул.
За мгновение война изменила всё, даже мысли. Хастияр вдруг понял, что и думать перестал