тех, кто легко переходит от одной структуры к другой, не отдавая себе отчета в их возможной несовместимости, как, например, в случае онейризма. Если восприятие требует усилия, то существуют разные способы, как реализации этого усилия, так и отказа от него при поисках полезной информации.

В этой связи на память приходят критические замечания Мерло-Понти по поводу гештальтистского изоморфизма, когда, напротив, он считал форму (структуру) не элементом мира, но пределом, к которому стремится познание природы и который оно само определяет[414].

И нам хотелось бы подчеркнуть здесь, что если уже на уровне чувственного восприятия и интеллекта структурирующая деятельность представляется свободной и испытательной (чтобы не сказать изобретательной), то с тем большим основанием ее следует считать таковой на уровне разработки эпистемологических моделей, призванных упорядочивать универсум культуры.

VII. Действовать так, как если бы Структуры не было

VII. 1. Но, понимая структуру как инструмент прогнозирования, упраздняем ли мы тем самым предположение о существовании констант умственной деятельности?

Когда семиологическое исследование (возьмем, к примеру, семиологические исследования сюжетов, столь точно выявляющие константные структуры повествования) наталкивает нас на мысль о константах, нам не остается ничего иного, кроме как внять этому призыву и извлечь из него максимум пользы, не спеша с верификацией. И в самом деле, непрестанная деятельность человеческого ума – одна из плодотворнейших гипотез всякого семиологического исследования.

VII. 2. Создание модели, чей гипотетический характер заранее известен, не отменяет уверенности в том, что смоделированные конкретные феномены на самом деле представляют существующие отношения. Можно быть совершенно уверенным в реальности выявляемых структурой моделью связей и вместе с тем признавать, что вполне возможны другие решения, которые возникнут, если поменять угол зрения. И, конечно, работая с одной моделью, я не всегда представляю себе, сколько возможностей уходит при этом из моего поля зрения.

В то время как я выпрямляю реальность на модели (а иначе мне ее не поймать) я отдаю себе отчет в том, что описываемая мною реальность – это та реальность, которая позволила мне себя описать. Такого рода деятельность, оправданием которой служит то, что я выхожу на иной уровень понимания вещей и мое представление о них обогащается, позволяя мне больше влиять на ход событий в мире, не должна наводить меня на мысль, будто реальность исчерпывается только теми сторонами, которые мне известны.

Итак, ошибка онтологизации структуры заключается не в том, что разрабатываются константные модели, которые позже уточняются и углубляются, что в свою очередь может поставить под сомнение сами константы. Ошибка в том, что пресловутые константы полагаются единственным предметом и последней целью исследования, его конечным, а не отправным пунктом. Располагать гипотезой того же самого, чтобы подступиться к тщательному изучению различного, это не значит онтологизировать структуру. Онтологизировать структуру – это значит, опустошая запасники различного, всегда, везде и с полной убежденностью в своей правоте открывать то же самое.

VII.3. Операционистский подход представляется наиболее эффективным, потому что не исключает других подходов, можно заинтересоваться стремлением к преобразованию установившихся кодов в новые конвенциональные коммуникативные структуры, занявшись изучением механизма их формирования, отклонений от норм, порождающих новые образования; можно обратить внимание на то, как коммуникативные начинания претворяются в коды, развивая семиографию – описание системы конвенций, можно сделать предметом изучения гипотетическую трансцендентальную или онтологическую матрицу кодов, практикуя в таком случае некую философию языка, опирающуюся на семиогрфическое изучение мифов и крупных нарративных синтагм, а равно отыскивая законы коммуникации в механизмах бессознательного, – но семитологическое исследоваиие, не забывающее о диалектическом взаимодействии кода и сообщения, охватывает все эти подходы, не давая поглотить себя ни одному из них. Операционистская гипотеза оказывается наиболее плодотворной в той мере, в которой оставляет открытым любой из этих путей. Эмпирическая установка позволяет быть чувствительным к разного рода нарушениям и отклонениям от предполагаемой нормы вплоть до необходимости тотального пересмотра гипотез. В итоге я склоняюсь к тому, чтобы переиначить «пари» Паскаля, преобразив его так, чтобы оно пришлось по вкусу боккаччевскому Кавальканти, пребывая в неуверенности относительно существования Духа, определяемого во всех его комбинаторных возможностях, имеет смысл строить семиологическое исследование так, словно «возможно открыть, что Бога нет»[415].

Д. Граница семиологии

Переводчики выражают глубокую признательность Наталье Евгеньевне Марковой за помощь в переводе этого раздела.

1. Систематизирующаяся система

I. Семиология и семиотики

I. 1. Заявленная Пирсом в последние десятилетия прошлого века, постулированная Соссюром в начале нашего, а еще до того предугаданная Локком[416], семиология ныне предстает не только как развивающаяся дисциплина, но как дисциплина самоопределяющаяся, все еще ищущая собственный предмет и выясняющая самостоятельность собственных методов. И позволительно задаться вопросом, а не следует ли ее рассматривать как некую междисциплинарную науку, в которой все феномены культуры изучаются под «назойливым» знаком коммуникации, для чего подбирается наиболее пригодный инструментарий для каждого сектора, способный выявить коммуникативную природу изучаемого явления.

I. 2. Начнем с того, что само название дисциплины является темой дискуссий Семиотика или семиология? О семиологии говорят, имея в виду определение, данное Соссюром[417], а о семиотике, когда на ум приходят Пирс и Моррис[418]. И еще о семиологии можно говорить в тех случаях, когда речь идет о дисциплине общего порядка, которая изучает знаки вообще, включая и лингвистические. Однако Барт перевернул соссюровское определение, трактуя семиологию как некую транслингвистику, которая изучает все знаковые системы как сводимые к законам языка[419]. В связи с чем считается, что тот, кто стремится изучать знаковые системы независимо от лингвистики (как мы в этой книге), должен называться семиотиком[420]. И термин «семиотика» сегодня предпочитают американские и советские исследователи (и вообще ему отдают предпочтение в славянских странах). С другой стороны, бартовское толкование не мешает нам вернуться к Соссюру, восстановив первоначальный смысл термина.

В этой книге мы использовали слово «семиология», ну нас есть основания продолжать употреблять именно его. В такой стране, как наша, в которой одна часть населения называет обедом то, что другая часть называет ужином, и одни называют вторым завтраком то, что другие именуют обедом, вопрос, в конечном счете, упирается в то, в котором часу явится гость, приглашенный «к обеду».

А потому – и да будет ясно, чем мы руководствуемся или какая конвенция обуславливает наш дискурс, – мы будем именовать «семиологией» общую теорию исследования феноменов коммуникации, рассматриваемых как построение сообщений на основе конвенциональных кодов, или знаковых систем, и мы будем именовать «семиотиками» отдельные системы знаков в той мере, в какой