– Ну и добрэ! Покумекаю я, чем тебе помочь можно.

Когда мы вернулись на хутор, здесь уже мало что напоминало о произошедшем. Двор был прибран, все вещи, что полицаи выбросили на улицу, занесли в дом. Даже стреляные гильзы и те собрали от греха подальше. Сёмка стоял над тушей зарезанной свиньи и шмыгал носом – жалко.

А потом была жарко натопленная баня, в которой я до скрипа кожи отмылся и, поддав пару, развалился на полке. Похоже, меня разморило, потому что я не слышал, как скрипнула дверь. Очнулся оттого, что что-то нежно-мягкоупругое прижалось к моему боку и чья-то рука заскользила по груди, опускаясь всё ниже по телу. Я успел перехватить нахальную ладошку в самом низу, но молодое здоровое тело уже предательски отреагировало на эту нежную агрессию.

А потом мы, завернувшись в простыни, сидели в предбаннике и пили ядрёный квас. Я старался не смотреть на довольную Риту. Мне было откровенно стыдно. В своей прошлой жизни я был однолюб, и единственной моей женщиной была моя жена. В этой жизни, насколько я помнил её до своего вселения в это тело, у Копьёва тоже с такими отношениями было, мягко говоря, негусто. А у меня теперь и здесь была жена, и изменять ей я не собирался.

Видимо, Рита что-то такое прочитала у меня на лице.

– Илья, не переживай ты так. – Она положила ладонь мне на плечо, и не скажу, что это было неприятно. – Твоя жена ничего не узнает, если сам не расскажешь. И не думай ни о чём. Война всё спишет. Сегодня мы живы, а как будет завтра, нам знать не дано. Так пусть этот маленький миг счастья останется с нами.

На следующий день с самого раннего утра Панкрат на двух подводах (тех, на которых приехали полицаи), привязав к ним свою лошадь, уехал в Шацилки, чтобы там сдать господину коменданту якобы найденные в лесу подводы. Заодно со словами «чтоб им насмерть подавиться, иродам проклятым» закинул в одну из подвод заднюю свиную ногу и бутыль самогона литра на три.

Вернулся он под вечер, верхом на своей лошадке.

– В Жлобин поедете через три дня, когда я вернусь. Комендант приказал прочесать ту местность, где я, по моим словам, нашёл подводы. Так что меня эти дни не будет, и вы тут с Сёмкой хозяйничайте, он знает, что да как. Нужно заготовить рыбу и мяса накоптить, не пустыми же вам в город ехать. А я немцев да холуёв их по лесу у озера Большого повожу. Специально туда крюк сделал с утра да наследил как следует. Пущай там побегают, авось умаются.

Три дня прошли в сплошных хлопотах. Мы вытаскивали сети, потрошили рыбу, солили и коптили её. Также закоптили сало.

Панкрат вернулся уставший, но довольный.

– Ох и помотал я их, – со смехом рассказывал он, за обе щёки уплетая тушёное мясо с картошкой. – По всем буреломам да болотам провёл. Умотал их так, что на ногах еле держатся. Даже господин комендант похвалил за рвение. Насчёт покойничков тех решили, что они к партизанам подались и, скорее всего, и до того на партизан работали. Теперь к полиции из местных у немцев веры нет никакой.

А вы завтра с утречка собирайтесь. Семён с вами поедет, заодно и покажет, что и где в городе. Господин комендант выписал мне пропуск на его имя на базар. В городе найдёте фотомастерскую Агдашева Павла Сергеевича, она рядом с рынком. Передадите хозяину привет от бабки Аграфены да скажете, что она прихворала, но велела кланяться. Он ответит, что вы ошиблись и он никого с таким именем не знает – это отзыв. Если скажет, чтобы кланялись в ответ, то немедленно уходите оттуда. Всё запомнил?

Дождавшись моего кивка, он продолжил:

– Расскажешь фотографу всё, что мне рассказал. Там и порешаете, что делать дальше. Сёмку потом обратно отошлёте. Обратно, я сказал! – хлопнул ладонью по столу Панкрат, видя недовольную физиономию Семёна, и обратился уже к нему: – И не вздумай там остаться! Хватит! Из-за тебя и так чуть всё дело насмарку не пошло! В Отрубах передашь Савельевне записку от меня. Ещё одно письмо отдашь в городе Анне Фёдоровне.

– Так, боец, в чём дело? – вмешался я, видя недовольно бурчащего себе под нос Сёмку. – Тебе командир твоего подразделения отдал боевой приказ! Какие могут быть пререкания? Ты хотел по-настоящему бить фашистов, так тебе такая возможность предоставлена. Ты сейчас не просто пацан с хутора, а боец специального подразделения. И неважно, что ты не на фронте и не в лесу в партизанском отряде. Сейчас везде фронт! В том числе и прямо здесь. Фронт без флангов. И твоё место именно здесь. Вопросы есть? Вопросов нет! Исполнять приказ!

Примерно два километра пришлось вдвоём с Сёмкой грести до расположенной на берегу Березины деревни Отрубы на большой деревянной лодке, загруженной так, что она едва не черпала бортом воду. Ума не приложу, как он потом будет один выгребать на ней. Хотя лодка будет пустая, так что должен справиться. Тем более, как он сказал, не впервой.

Едва пристали к мосткам, как Сёмка куда-то убежал. Местные посматривали на нас настороженно. Их можно понять: мы с Ритой были в чёрных куртках полицаев с повязками на рукаве. Я даже прихватил документы одного из полицаев с более-менее похожим лицом на фотографии. Теперь я Николай Парченко. Для беглого осмотра сойдёт, а до вдумчивого доводить не нужно.

Хотя и на такой случай Панкрат меня кое-чем снабдил. Уже на берегу он вложил мне в ладонь металлический овал, на котором я с немалым удивлением прочитал: «Geheime staatspolizei»[116]. Внизу был выбит номер, а на обратной стороне – немецкий орёл со свастикой. Я не сразу понял, что это такое, а когда до меня дошло, я удивлённо посмотрел на Панкрата. «По случаю достался, – пожал он плечами. – Мне он без надобности, а тебе, может, и сгодится».

Сёмка вскоре вернулся с телегой, в которую была запряжена самая настоящая кляча. Даже мне, не особо разбирающемуся в лошадях, было понятно, что лошадка за свою жизнь изрядно поработала, и ей бы дожить свои деньки спокойно, но приходится таскать телегу.

Сёмка заметил мой скептический взгляд.

– Та вы не сомневайтесь. То лошадь только выглядит так, как кляча какая немощная. На самом деле она сильная и резвая. Зато