40

Я знал, где найду его. Демон всегда чувствует смерть контрагента, это правило. И, учитывая всё, что пряталось в голове у Ю., мне не так уж и сложно было сложить два и два, получив закономерные сорок восемь (чтоб тебя, Шеф, и твои закономерности).

На этот раз я материализовался не в кресле посреди пентаграммы, а на границе её очертаний, возле книжных стеллажей. Мой контрагент, последний наследник хранителей Кольца, был, несомненно, мёртв. Ни один демон не ошибётся в таком вопросе.

Тем не менее, старый колдун выглядел так, как будто просто спал. Сидел в кресле, сложив руки и уронив голову, укрытый пледом: его убийца, разглядывающий сейчас меня своими чистыми и ясными голубыми глазами, позаботился о том, чтобы придать телу приличную позу. Я отметил, что Айм очень старательно старается не переводить взгляд на тело в кресле. Я мог бы воспроизвести его внутренний монолог с высокой точностью: наверняка что-нибудь насчёт того, что это всего лишь человек и что ему наплевать.

Мне, если честно, стало его почти жаль.

Я тоже время от времени так себе говорил… как минимум, первые две или три её жизни.

— Коллега, — хмыкнул я, — чем дальше, тем больше меня впечатляют повороты этого сюжета. Ты воистину полон талантов! Не зря среди наших ты считаешься покровителем вдохновения.

Он усмехнулся, но как-то без огонька, и лениво покрутил на пальце массивную печатку с пентаграммой.

— Льстишь и подлизываешься?

— Не без того, — в тон ему ответил я. — Ты же у нас теперь царь горы, не так ли? Владелец Кольца, демон, сумевший без побочных эффектов вселиться в человеческое тело и заполучить вечность… Я, правда, впечатлён.

Айм хмыкнул и небрежно привалился спиной к стеллажу, скрестив руки на груди.

— Брось, Шакс, из нас двоих мистер-сюрприз у нас определённо именно ты. Вот так сидишь с кем-то за соседними пентаграммами, хлещешь корпоративный кофе за компанию, а потом вдруг выясняешь, что всё это время имел честь знакомства с первым в истории демоном-блогером, обладателем тайной романтической истории в века длиной. Ну как тут не умилиться, а? Я бы такого даже спьяну не придумал... Даже если бы и правда мог напиться.

Я только небрежно оскалился.

— Да брось, а то я не знаю, скольких бездарных творцов ты использовал в качестве сосудов, чтобы самому писать вместо них книги и картины. Что ты так прицепился к моему несчастному блогу? Я даже ни в кого не вселялся, просто балуюсь помаленьку со снами и подсознанием! Сублимация комплексов, если хочешь. Ну, и маленький бунт, не без того. Но ты… Я знаю, ты забирал тела тех творцов и отбирал их жизни, чтобы принести в человеческий мир свои собственные творения и увидеть мир человеческими глазами. Вот это я понимаю, творческий подход! По сравнению с некоторыми твоими шедеврами, коллега, я — серость и бездарность!

А вот теперь Айм едва заметно поморщился, явно недовольный моей осведомлённостью.

Ну да, он же привык считать себя по умолчанию самым умным демоном в комнате. Что не то чтобы совсем уж неоправданно, да и типично для нашей братии, но иногда почти смешно. В смысле, ладно начальство — в офисе уверены, что для демонов творчество и самореализация априори невозможны, — но я-то, имея смежную с Аймом специализацию и тоже работая с отчётами по тёмным творцам, не мог не заметить волны невесть откуда возникшей одарённости и следующей за ней весьма характерной смертности.

Бэл тоже знал, наверняка. Но едва ли его это заботило, потому что по его меркам хороший контрагент — дохлый контрагент.

Собственно, я и сам никогда не парился: Айм по сравнению с коллегами всегда был более чем гуманен, бузил реже, чем прочие, интересовался преимущественно высшими материями, на подлинные таланты никогда не покушался… а сам, если честно, всегда был талантлив до изумления.

Всякий раз, когда Айм позволял себе поразвлечься, я старался ознакомиться с плодами его короткой человеческой жизни, потому что — ну хорош же!

С другой стороны, старину Айма, как ни крути, я действительно недооценил. Привык слегка опекать его, как люди опекают очень творческих долбанутых приятелей не от мира сего. При этом я как-то упустил из виду, что Айм, как ни крути, гений. И демон. Что на выходе могло не дать потрясающий результат.

И вот, как говорится, мы здесь.

— Кстати, именно на тех творцах ты отточил искусство подчинения человеческих тел? Прими моё восхищение: обычно тела, в которые вселяются демоны нашего уровня, живут в лучшем случае неделю, и фонит от них так, что закачаешься. А ты, с другой стороны, стоял прямо напротив меня в том осквернённом храме, изображал клиента — и я ничего не понял, представляешь? Скажи мне кто-нибудь, я бы не поверил.

Айм чуточку криво, но вполне самодовольно усмехнулся: как многие люди и нелюди подобного типа, он всегда был очень чувствителен к признанию его талантов.

— Наблюдать за тобой там в принципе было одно удовольствие, — сказал он насмешливо. — Я, честно признаться, здорово так сомневался в той информации, что попала мне в руки, — ну знаешь, о твоей влюблённости в ангела, блоге и прочих чудесах природы. До последнего думал, что это всё бред чистой воды. Но потом я вывел к тебе того ангелочка и увидел, какими глазами ты на него смотришь… Серьёзно, Шакс, ты бы себя со стороны видел. Уморительное зрелище.

Я вздохнул.

— Да уж догадываюсь. Слушай, раз уж ты царь горы и всех обхитрил, не хочешь объяснить, что это было вообще? И зачем оно было?

— А, монолог злодея третьесортного романата? Коллега, у меня не настолько дурной вкус.

Я усмехнулся почти невольно: всё же, как ни крути, а Айм — это что-то с чем-то. Из всех демонов только я его я всегда мог назвать почти-что-другом…

“А может, даже не почти”, — подумал я, глядя в его очень живые глаза. Отчаянные, злые, горькие, полные страстей — они были совсем не похожи на пустые глазищи большинства наших коллег, озабоченных только подсчётом процентов за души.

И я, получше прочих, знал эту горечь.

— Ну не хочешь злодейский монолог, и не надо, — пожал полечами я. — В целом, мне всё более-менее понятно. Ты явно не первый и даже не сотый демон, возжелавший заполучить Кольцо. Втереться за этим в доверие к последнему наследнику известных хранителей этого самого Кольца — всё