ложь лишь в том, что Его оболгали, превратив в какое-то лютое зло. На самом же деле, Он всего лишь олицетворение мощных и глубинных сил живой планеты, — я хотела дать ему понять, что вовсе не принадлежу к тёмному подавляющему большинству, каковое якобы обманывают власть имущие.

— Много знаний — много печали, так у нас говорили когда-то, — отозвался он. — Но печаль лишь от того, что человек не хочет осмыслить новую информацию. Развитие тоже труд преодоления закостенелых догм.

— Ты умный и много знаешь. Но я полюбила бы тебя даже в том случае, если бы ты, как ты любишь высмеивать этот род труда, был рудокопом.

— Неужели? Ты полюбила бы необразованного рудокопа? За что?

— За душу, конечно.

— Когда бы ты успела понять мою душу?

— Душу постигают сразу, интуитивно. Светла она, глубока, или темна и уродлива. Это как ты говоришь, озарение свыше.

— Лишний раз убеждаюсь, что ты стоила того, чтобы ради тебя пойти на безумные поступки, — он в который уже раз шумно вздохнул.

— Вздыхаешь как старик! — разозлилась я. Мне не понравилось, что нашу любовь он определил как безумие, чем обесценивал всё то, что и случилось уже.

— Я не возражаю, если ты отправишься на поиски нормального юнца. Хотя чего искать? Рудокопов вокруг немало. Да и Чапос всегда поблизости. Здравомыслящий, молодой и, подозреваю, что небедный.

— То ты спасаешь меня от Чапоса, то пихаешь к нему! То хотел, чтобы я стала твоей уже там, в фургоне, теперь отталкиваешь меня! В твоей голове дерутся друг с другом несовместимые мысли! К тому же ты намного моложе Чапоса. Ты сам-то по виду мальчишка, только рослый! — так я тогда думала. — Если ты хотел со мною поссориться, тебе удалось. Но зачем?

— Нэя, мне необходимо время, чтобы всё обдумать. Я не имею права на то, к чему меня неудержимо тянет. Я рад, что не влетел в окончательное уже безумие…

Опять безумие! Как же я разозлилась на него, — О каком безумии твоя речь?

— Я не имею человеческого права ломать твой жизненный путь, который запрограммирован для тебя здесь. Здесь!

— Да кем же? Ты ведь не веришь ни в Надмирный Свет, ни в старых Богов…

— Вашим общепланетарным компьютером. Проще, всеми установками и традицией мира, где ты родилась и живёшь.

— Я ничего не понимаю, но ждать нормальных объяснений от ненормального человека смешно! Что же Гелии ты всё поломал? Где тогда были твои раздумья?

— Тут есть вопрос, кто и что кому поломал. Жаль, что я не имею в себе сил, чтобы встретиться с твоим братом и объяснить ему, какая инопланетная хрень стережёт каждый его шаг. Кому именно он соперник. И уверяю тебя, что это давно уже не я. Гелия играет твоим братом, питается его чувствами, как играла и продолжает играть со мною. А за нормальными объяснениями обратись к своему отчиму. Если он нормальный.

Всё та же, плохо проницаемая для моего ума, тайна накрыла меня, как было в кабинете Тон-Ата. Тайна, подобная тени, но обладающая весом немалой глыбы повторно легла на мою душу. Хотелось поскорее выбраться из-под её давящей тяжести, забыть, а вовсе не осмыслять. Я и тогда частично поняла, что Тон-Ат жалел моё полудетское и хрупкое сознание. Он, образно говоря, академический том перевёл на язык детской книжки-раскраски. И Рудольф жалел меня, как жалеют ребёнка, а увлечён был как девушкой, созревшей для полноценной любви. Да так оно и было. Я положила голову ему на колени. Он бережно погладил мои волосы и шею. Я пожалела, что в захламлённом фургоне не подчинилась ему сразу же. Тогда у него уже не было бы отходных путей от меня. Ему стало бы не до горестных раздумий, вдруг и отчего-то накрывших его.

— Решил расстаться? — спросила я, ожидая его немедленного опровержения. — Быстро же ты наигрался в акробата…

— Я хотел лишь подарить тебе на память такой вот детский аттракцион с полётом и последующим растворением в небе. Хотел осуществить твою мечту, прокатить в условной кибитке бродячих актёров, а потом… Всего лишь не сдержался. Только мой собственный самоконтроль и сработал в тот безумно-раскалённый момент….

— Если ты готов отвергнуть меня, я назло тебе пойду в Храм Надмирного Света с Чапосом!

— Так иди! — и он отпихнул меня от себя.

— Для чего же ты разыгрывал весь тот спектакль с моим спасением от его захвата?

— Потому что я искренне желаю тебе счастья, а не этого недолюдка тебе в мужья. А вот твой отчим каменной своей головой абсолютно не в состоянии постичь, что есть человеческое счастье. Ну не дано ему! Что тут поделаешь. Поэтому, Нэя, он никакой тебе не советчик. И бабушка тоже. Она зависима от этого колдуна. Выбери себе хорошего парня. Умного и доброго…

Дальнейшего объяснения и не требовалось. Ничего он не решил! И даже я со своим чисто возрастным скудоумием поняла, он появится и в следующий раз. Он возник вовсе не ради того, чтобы исчезнуть вот так запросто. Обманывая себя, он уже не мог обмануть меня. И не возникни упоминания Чапоса, не возникло бы и этого разговора. Что за человек был этот Чапос? Даже его имя, всего лишь озвученное, навело тень на наши отношения. В последующей моей жизни Чапос так и остался зловещим знаком только плохих событий, как некая комета с лиловым ядовитым шлейфом, всплывающая из глубин ночных небес.

Рудольф довёз меня на своей машине почти до самого моего дома. Но остановился по моему требованию чуть дальше от нашего двора. Вдруг меня кто-то увидел бы? Я не могла оторваться от сидения в машине, покинуть его, хотя мы уже не смотрели друг на друга. Если бы он повторно предложил поехать мне в свой ЦЭССЭИ, я бы и умчалась с ним. Но он так не сделал.

В голове крутился полный сумбур, тело томилось от недополученной, но умело вызванной жажды продолжения всего, что началось — желания телесной любви. И одновременно я ощущала отчаяние, а вдруг он уже не вернётся? От чего моё настроение пребывало в упадке. Он даже не поцеловал меня напоследок, не обнял, не приласкал. Он не хотел уподобиться негодному растлителю очаровательной Унички — акробатки. Да разве можно сравнивать несравнимое! Собрав остатки гордости в несминаемую волю, я тоже не стала к нему прикасаться и не произнесла даже слов прощания. Я выбралась из его машины, а он какое-то время ждал, когда я нырну в свой безопасный двор. А я еле-еле двигала своими ножками, ожидая его зова: вернись! Никуда