Шрифт:
Закладка:
6 лет все меньше и меньше их носят. Правда, толпа молодежи у церкви яркости невероятной – химической, и старухи в красивых головных платках, но красочность и вышивки прошли. <…> П. Л. начинает работать, надо прочитать лекцию в Дрездене и открыть конференцию. Как-то странно ехать в Германию, правда, тут так много немцев, иногда полон отель, и они мурлычат, встречаясь, как-то очень низко говорят гут морген, получается мурген.
Читали ли Вы в „Новом Мире“ статью о Бунине Твардовского? Хорошо написано, правда, иногда чувствуешь горечь не только о Бунине, а рассуждения о смерти читаешь, жалея Твардовского.
Как-то дела в Москве? Прочли статью Румянцева в защиту интеллигенции [173]. Хорошо, если это слово перестанет быть ругательством. Но там есть среди довольно большого количества тривиальных мыслей и проблески нового. Для редактора „Правды“ это очень хорошо. Но Вы ведь знаете, что мы всегда стараемся быть оптимистами, даже если и хорошо информированы!
Мы здесь живем в заповеднике и познакомились с главным лесничим. Он веселый словак, хочет обязательно, чтобы П. Л. поехал в какие-то угодья ловить форель. П. Л. ловит рыбу только в Словакии, у нас он это презирает. Посмотрим, что-то они поймают.
Время тут идет очень быстро, Delacroix лежит почти не читанный[174], но он так хорошо напоминает Вас, я рада, что он со мной. Беспокоят меня Ваши дела. Как-то движется работа над книгой? <…> Я боюсь, что Вы очень устали с Вашей книгой, ведь Вы не вставая пишете уже который месяц. Когда мы как-то ездили, чтобы повидать наших французских друзей, то я записала всю дорогу, т. е. все, что видела в окно машины. Очень хорошо передают эти несколько слов то, что видела и чувствовала. Когда приеду, то мне интересно, если я прочту Вам, Вы тоже сможете представить всю поездку. Оказалось, что нужно быть лаконичным до предела и без всяких прилагательных. Вы мне это посоветовали, а, как уж старый писатель, Вы умудрены опытом, и поэтому я немедленно послушалась.
Вот, дорогой друг – художник – писатель – мыслитель – философ – кулинар и юморист, П. Л. шлет привет, я целую очень крепко, и часто думаю. Но писатель, т. е. писатель писем, из меня еще не вышел, я все же еще хороший, настоящий председатель безграмотных. Иногда вспоминайте нас, очень приятно знать, что о тебе кто-то думает».
Валентина Михайловна – Анне Алексеевне
«11 ноября 1965 г., Москва
Дорогой друг Манилов – вертушечка – загадка!
Вы уехали, я осиротела, а к тому же еще и мороз грянул, и плохо мне, хотя вчера была моя дорогая врач и нашла во мне улучшения. Я этого не чувствую и на всякий случай отсиживаюсь дома.
Вчера с Випперами должна была пойти к Мясникову – смотреть его коллекцию, но одумалась и не пошла. Сегодня Випперы передо мной „отчитывались**, и я очень пожалела, что не пошла, – коллекция изумительная. М[ясников] очень жалел, что я не пришла (это очень мило с его стороны), и мы пойдем, как только Вы приедете, – вместе.
Узнайте у Тани, где она себе покупает красивые туалеты, и, пожалуйста! наберитесь желания и пойдите – может, шубку не приталенную найдете! Или платьице, или „кустюмчик“ какой ни на есть…»
Анна Алексеевна – Валентине Михайловне
«9 марта 1966 г., Москва
Дорогой друг, вот опять Вы лежите [175] в cour des Miracles, а мы с П. Л. отправляемся куда-то на юг, и это очень грустно, потому что когда Вы в больнице, то мне хочется приходить с передачей, получать от Вас записочки, делать все не то и некстати. А теперь все это будут делать милая Вера Николаевна и бурная Тамара. Но П. Л. устал и мечтает уехать, это редко с ним бывает, и, вероятно, он правда очень устал.
Мы никогда не были в Сочах и не знаем, что это такое – советский beau monde [176], только боюсь разочароваться, ведь сейчас не сезон и бомонда не будет. Вот беда. Андрей приехал в полном восторге от своей поездки. Он делал доклад по-английски (вот нахал!) в Полярном институте им. Скотта в Кембридже. Было много народа, и доклад сошел хорошо. Все наши старые друзья были чрезвычайно внимательны к нему, и он был очень этим тронут. Тут он понял, что такое был молодой П. Л. в Кембридже! Мы все-таки, может быть, поедем в мае в Англию, во всяком случае, ходят такие слухи.
Как Вы думаете, Вы сможете опять нас вынести после Вашей болезни? Ваша комната Вас ждет, а мы вернемся в самом начале апреля. Целую Вас очень нежно и крепко, не сердитесь на меня, я знаю, что глупая да еще Манилов, но люблю Вас очень, что Вы должны хоть немного чувствовать».
«14 марта 1966 г., Сочи
Дорогая Валентина Михайловна,
Здесь просто рай, погода – хорошее московское лето. Море плещется под окнами. Все начинает цвести. Дом построен прямо над пляжем, в современном стиле, все очень просто и красиво получилось. Самое хорошее, что комнаты совсем звуконепроницаемы, что почти никогда не бывает. Народу – полчище, но среди них ни одного знакомого. Служащие, рабочие, колхозники. Все лечатся. Мы живем тихо, П. Л. уже трудится.
Часто вспоминаем Вас и беспокоимся о Вашем здоровье. Как-то Вы в больнице живете…»
«17 марта 1966 г., Сочи
…Вчера позвонили из Москвы и сказали, что Вам чуть лучше. Как-то спокойнее стало на душе. Все время думаешь: как-то Вам там? У нас чудо как хорошо, тепло, даже когда нет солнца. И так хотелось бы часть этого тепла передать Вам. П. Л. нет-нет да скажет: как-то там В. М. Видно, его это волнует. А он все сидит и работает. Здесь тихо, никто не тормошит, работать хорошо».
«22 марта 1966 г., Сочи
Дорогая Валентина Михайловна,
Мы с П. Л. поздравляем Вас и шлем свои самые теплые и самые сердечные пожелания скорее увидеть Вас у нас в парке. Подправляйтесь к нашему приезду, т. е. к 5–6 апреля. Как сжимается сердце, думая о вас опять в больнице. Опять и опять все пережитые уже раз ужасы. Здесь
